Внутри, вовне

— Эй! — подзывает он меня. — Вот это нужно передать моей матери. Свези-ка: вот адрес.

Он вручает мне объемистый пакет. Почему мне? Почему не Биберману? Произноси я «г» не так, как в Бронксе, и живи я на Парк-авеню ниже 96-й улицы, я бы поставил Рэнди на место. Ведь это же не газетная работа. Но «Зритель» — это вся моя жизнь в университете, а Рэнди Давенпорт — большая шишка. И пока я натягиваю свой кургузый желтый макинтош, оставшийся от лагерных дней, Давенпорт благодушно хвалит Бибермана за то, как тот разделал под орех последнюю пьесу Юджина О’Нила.

Адрес, куда нужно доставить пакет, — Вест-Энд-авеню, ниже 96-й улицы. Дело происходит сорок лет назад, когда в роскошных квартирах этого района евреи почти не жили. Я еду в центр на трамвае и бреду под дождем к нужному дому. Швейцар в ливрее, стоящий под навесом у подъезда, подозрительно оглядывает мой желтый макинтош, мои мокрые волосы, пухлый пакет у меня под мышкой и, я подозреваю, мои минскер-годоловские черты лица.

— Служебный вход вон там, за углом, — показывает он куда-то вбок.

Я инстинктивно весь ощетиниваюсь:

— Я не посыльный. Я друг Рэнди Давенпорта. Этот пакет — для его матери.

Швейцар открывает дверь. Затем меня точно так же придирчиво осматривает лифтер, прежде чем впускает в свое транспортное средство. Маленькая седовласая дама открывает перед мной щелку двери с табличкой «Давенпорт» и, не произнося ни единого слова, берет пакет. Я успеваю разглядеть за ее спиной кусок огромной квартиры с витражами в прихожей, прежде чем она захлопывает дверь у меня перед носом.

Глава 41 Я расту

Как будто у первокурсника в Колумбийском университете и без того мало забот, так на меня еще наваливаются дополнительные тревоги, связанные с половым созреванием. В начале семестра я — все еще пухлый, круглолицый недавний ученик иешивы. Возвращаясь домой, в Пелэм, ошалевший от Софокла, Мильтона и Джона Дьюи, я, прежде чем снова засесть за занятия, час-другой играю в волейбол с первыми попавшимися уличными мальчишками. Мне и в голову не приходит, что это для меня теперь неподходящая компания, а они об этом и тем более не догадываются, потому что говорю я точно так же, как они, и вполне могу сойти за местного старшекурсника.

Но вот наступает весна, начинают созревать почки — и вместе с ними начинает созревать и наш Исроэлке. В Талмуде говорится, что о процессе взросления свидетельствует появление первых двух волосков на лобке. Я явно перевыполняю норму. У меня начинаются эротические сновидения, сопровождающиеся разными непонятными явлениями. В наши дни все это подробно обсуждается и объясняется в журнальных статьях, но в те годы ничего такого не делалось; даже преподаватели «гигиены» старались касаться этих вопросов как можно реже, оставляя нас в полном неведении. Поэтому я не могу понять, что со мной происходит. Добрый месяц я пребываю в постоянной ипохондрии, одновременно сочиняя юмористические стихи за подписью «Виконт де Браж» и работая в университетской многотиражке, а заодно сдавая экзамены и работая над тематическими сочинениями.

Самое важное событие весеннего семестра — это постановка сочиненного Питером Куотом студенческого капустника под названием «Ехал грека через реку». Действие происходит в древних Афинах после краха тамошней биржи. Сократ продает яблоки; Платон и Аристотель — обанкротившиеся биржевые маклеры; Перикл живет в бочке вместе с Диогеном; хор танцующих гетер изображает очередь за благотворительным супом, и так далее. Зевс — это окарикатуренный Герберт Гувер, а Афина Паллада разговаривает как Мэй Уэст. Ну и все в таком духе. Полным-полно намеков на студенческую жизнь, шуток, касающихся Колумбийского университета, и острот насчет Кризиса.

Мне этот капустник представляется чудом остроумия. Подумать только, что все это сочинил один человек! Сам Питер, в роли лесного бога Пана, разыгрывает довольно скабрезную сцену с Афродитой, склеивает ее и, танцуя, удаляется под бурные аплодисменты. Я вне себя от восхищения Питером Куотом. Футбольные чемпионы, университетские политики, Рэнди Давенпорт — куда им до гения, который на все это способен! В тот вечер, когда я смотрел «Ехал грека через реку», я понимаю, что моя университетская судьба предрешена. Я напишу университетский капустник.

А почему бы и нет? Ведь я уже выделен из толпы плебса. Когда я прохожу мимо студентов, читающих «Зрителя», до меня порой доносится вопрос: «А кто этот Виконт де Браж?». Для меня эти слова звучат как райская музыка. В июньском номере юмористического еженедельника «Шутник» напечатаны аж целых два опуса Виконта де Бража. Я расту, я начал бриться, я попал в ПЕЧАТЬ, и, по крайней мере в моих сновидениях, я уже настоящий мужчина. А наяву я грежу, что я — второй Питер Куот. Что же до Железной Маски, то, хотя он вызывает у меня живейший интерес, вижу я его очень редко. Говорят, он специализируется по физике и перед выпускными экзаменами работает как вол.

* * *