Внутри, вовне

Что же до нашей новой квартиры, то уж в ней-то не было ничего ложного. Мы и вправду сделали огромный скачок вверх по общественной лестнице: об этом свидетельствовал торжественный парадный подъезд под навесом, массивные двери, украшенные позолоченной резьбой, покрытый мягким ковром холл с мраморными стенами, швейцар в тяжелой ливрее с галунами и лифтеры в коричневых форменных куртках с позолоченной тесьмой на лацканах, лифты для жильцов и их гостей, отделанные панелями из красного дерева, и служебный лифт — для существ низшего порядка. Какая разительная перемена по сравнению с нашим крошечным скрипучим лифтом в Пелэме, набитом всякой чернью — вроде нас самих до недавнего времени, — с сумками и кульками, наполненными бакалейными товарами. В нашем вест-эндском лифте такого было не увидеть. Мама быстро сообразила, что к чему, и организовала доставку бакалеи на дом с посыльными — поэтому бакалея стала нам обходиться вдвое дороже, чем в Пелэме. Раньше она всегда была очень экономной хозяйкой и умела считать каждый цент, но теперь у нее не было достаточно отваги, чтобы представать перед нашим роскошным швейцаром — дюжим краснолицым ирландцем по имени Пат — с бумажными кульками в руках. И это — та самая женщина, которая когда-то в Бронксе двинула кирпичом сторожа, — а здесь, под суровым взглядом нашего вест-эндского швейцара, ее мгновенно оставляла вся ее храбрость, вся ее пробивная сила.

Или, может быть, швейцар-ирландец был тут вовсе ни при чем: просто мама решила, что теперь она манхэттенская «йохсенте», которой не к лицу таскать сумки и кульки с продуктами. Но, конечно, появись для того причина, она могла бы и самого Пата двинуть кирпичом.

* * *

У Пата глаза выкатились из орбит, когда он увидел, как из папиного «кадиллака» вылез «Зейде» в круглой шляпе и лапсердаке до щиколоток. Поглаживая бороду, «Зейде» обозрел парадный подъезд и находящийся напротив, через дорогу, фасад синагоги с высоким бронзовым порталом, над которым крупными буквами, было написано: «ВОТ ВРАТА ГОСПОДА: ПРАВЕДНЫЕ ВОЙДУТ В НИХ». Мои родители уже стали прихожанами этой синагоги, и папу даже выбрали в совет попечителей. Вид у «Зейде» был недовольный.

— О дос издос"? (Это она?) — спросил он.

— Дос издос, — ответил папа.

У «Зейде», когда он смотрел на синагогу, и у Пата, когда он смотрел на «Зейде», выражение лица было совершенно одинаковое: оно отражало изумленную враждебность, более или менее сдерживаемую вежливостью.

— Ну? — сказал «Зейде».

Слово «ну», заимствованное из русского языка, на идише выражает самую широкую гамму значений. В данном случае оно подразумевало примерно следующее: «Что ж, я вижу, такое действительно бывает. Стало быть, правда, что в этой сумасшедшей Америке евреи тратят бешеные деньги на никому не нужные архитектурные излишества. Ну ладно, хватит с меня!»

Пожав плечами, «Зейде» отвернулся от синагоги и двинулся к подъезду. Пат, проявляя запоздалую вежливость, распахнул перед ним дверь, сообразив наконец, что «Зейде» — это еврейский священнослужитель. И мой дед прошествовал в подъезд — величественно, как мог бы прошествовать дед Рэнди Давенпорта, — и вошел в чуждый ему ослепительный холл. Но «Зейде» везде чувствовал себя как дома — даже в самой пышной обстановке, какой бы экзотической она ни казалась другим, — может быть, потому, что, как он твердо знал, Бог присутствует всюду, а там, где был Бог, Зейде всегда чувствовал себя как дома; или, если спуститься с небес на землю, может быть, дело было в том, что дед всегда был самим собой, никуда не старался «пробиться», потому что некуда ему было пробиваться и не для кого. Он одарил доброй улыбкой изумленного лифтера, и пока мы ехали наверх в позолоченной кабинке с зеркалом во весь рост, он все повторял:

— Вельхер гланц! (Какая роскошь!)

С моей сестрой было по-иному. Ли в своей палестинской дубленке, с длинными нечесаными волосами и с бутылкой под мышкой тоже выглядела среди всего этого великолепия ни к селу ни к городу. В ответ на высокомерный взгляд Пата она ему улыбнулась полувызывающей-полуизвиняющейся улыбкой. В холле она огляделась вокруг и сказала:

— Ну и ну! Бульвар Лоу!

Она, видимо, хотела показать, что на нее все это великолепие не производит никакого впечатления. Потом она попыталась перейти на панибратский тон с маленьким смуглым лифтером, сказав ему:

— Привет! Как вас зовут?

— Иисус, — ответил он.

Ли быстро-быстро заморгала, как будто он в нее чем-то бросил. Даже «Зейде» удивленно поднял голову. Но так уж этого парня звали, что тут можно было поделать. Он был родом из Латинской Америки, там это имя — по-испански оно произносится Хесус — встречается довольно часто. Но я так и не смог к этому привыкнуть.

Входя в нашу новую квартиру, «Зейде» прикоснулся к ме-зузе на боковой притолоке и поцеловал себе кончики пальцев. Мама гордо открыла дверь:

— Входи, папочка! Посмотри, как живет Сара-Гита!

— Вельхер гланц! — продолжал повторять «Зейде», осматривая квартиру вместе с Фейгой и Ли под маминым предводительством.