И вот Ли прошествовала в гостиную, размахивая бутылкой арака; волосы у нее развевались, как у колдуньи, в глазах сверкали искры вызова, и выглядела она очень обольстительно.
— Раби Гейгер, познакомьтесь, это моя дочь Леонора, — сказала мама, лучезарно улыбаясь раввину и меча глазами громы и молнии на Ли и ее бутылку.
— Привет, раби! — сказала Ли. — Вы любите арак?
— Обожаю, — сказал раби Гейгер. — Целый год только его и пил.
Ли открыла рот и уставилась на Гейгера. Он стоял перед ней с непокрытой головой, держа в руках черную шляпу, в черном пальто с бархатным воротником и бархатными лацканами, за которые был заткнут белый шелковый шарф; это был человек лет тридцати, с пухлым лицом, с густой черной шевелюрой и аккуратно подстриженными усами; он напоминал одновременно христианского священника и светского щеголя: это было похоже на то, как если бы Эрролу Флинну пришлось играть священника и он усердно, но не очень удачно пытался войти в роль.
— Правда? — спросила Ли. — Целый год пили только арак?
— Ну не совсем целый год, и, может быть, не только его, — сказал раби Гейгер, улыбаясь, и при этом усы его разгладились и обнажились эррол-флинновские зубы. — Я писал магистерскую диссертацию по библейской археологии и работал на раскопках под Мегидо, и за это время я выпил столько арака, сколько иной за всю жизнь не выпьет.
— Так вы, значит, были в Палестине? — ее тон смягчился.
— Да. А вы, Леонора, как я понимаю, только что оттуда. Я всего лишь заглянул на минутку, чтобы сказать, — он перешел на иврит, —
— Снимите пальто, — сказала мама. — Посидите у нас.
— Рад бы, но, к сожалению, тороплюсь на похороны, — сказал раби Гейгер.
— Кого хоронят? Мы его знаем? — спросил папа приличествующе скорбным голосом.
— О, нет. Я и сам этого джентльмена не знаю. Он не из Нью-Йорка. Вчера вечером он скоропостижно скончался в театре во время представления «Скандалов» Джорджа Уайта. И похоронное бюро вызвало меня, чтобы выполнить печальную обязанность.
— Ну, так выпейте стаканчик арака на дорогу, — предложила Ли и стала разливать.
— Не очень много, — попросил Святой Джо.
В этот момент в комнату вошли «Зейде» и тетя Фейга, которые осматривали квартиру. Увидев «Зейде», раби Гейгер мгновенно опустил руку в карман, а затем поднес ее к голове, и у него на волосах очутилась небольшая черная ермолка. Читатель помнит, как я судорожным движением стянул с головы ермолку, когда президент застал меня за чтением Талмуда. Это было то же самое судорожное движение, но в обратном направлении.
— А это, кажется, ваш отец? — сказал Гейгер маме.
Мама представила их друг другу.
Пожимая руку раби Гейгеру, «Зейде» оценивающе окинул его взглядом.
—
Тон у него был вполне дружелюбный, но, зная «Зейде», можно было почувствовать определенные обертоны. Ни «Зейде», ни какой-либо другой еврей старой школы никогда не называл раввина «ребе». Раввин был
Святой Джо выдержал этот осмотр с полнейшим апломбом и сказал «Зейде» на вполне приличном идише:
— Рад познакомиться с вами, рав Левитан. Я просто заглянул на огонек поприветствовать вашу внучку и сказать ей «Брухим абаим».
«Зейде» широко открыл глаза, улыбнулся и, обращаясь к папе и маме, удивленно, сказал:
—
Тетя Фейга весело сказала маме:
— Давай спросим раби Гейгера, должна ли я семь раз обходить вокруг Бориса?
— Отличная идея! — вставила Ли. — Раби, моя тетя собирается замуж. Так правда ли, что она должна семь раз обойти вокруг жениха? Действительно есть такой закон?
Искоса взглянув на «Зейде», Святой Джо нерешительно сказал:
— Видите ли, этот вопрос можно обсуждать на нескольких уровнях. В основном…
Но «Зейде» хоть и не понимал по-английски, понял, о чем идет речь, потому что Ли, задавая свой вопрос раби Гейгеру, сделала вращательное движение пальцем, а «Зейде» был не дурак, он спросил Фейгу:
— Ну что? Что говорит ребе? Что, даже он говорит, что ты должна обходить вокруг жениха? Ну, конечно же. А что еще он может сказать? Он же говорит совсем как человек.