Внутри, вовне

— Единственное место, где можно купить настоящее верблюжье пальто, такое, какое все носят, — провозгласил я, — это магазин «Финчли» на Пятой авеню.

— Дэвид, — мягко сказала мама своему идиоту-сыну, — на Пятой авеню платят не за товар, там платят за дорогое помещение. Если уж тебе так приспичило носить верблюжье пальто поверх фрака и белого галстука…

— Что само по себе курам на смех, — вставила Ли.

— А цилиндр с верблюжьим пальто носят? — спросил папа.

— Он наденет с ним абажур, — сказала Ли. — Коричневый абажур. В Колумбийском университете все так одеваются.

У Ли, конечно, было тошно на душе. Я ей не ответил и простил.

— Нет, папа, цилиндр — нет, — сказал я. — Только пальто. И воротник должен быть поднят.

— Или обязательно покупать у «Финчли»? — спросил папа. — Мама права, это же обойдется вдвое дороже.

— Папа, у «Финчли» продается как раз такое пальто, какое мне нужно.

— Ну что ж, тогда пусть это будет наш подарок, — сказал папа. — На твою премьеру.

— А вот абажур можно купить у «Мейси»! — сказала Ли.

Я сказал:

— Спасибо, папа. Вот увидишь, автор будет в этот вечер настоящим денди. Вот увидишь.

— Денди? — сказал папа, подняв голову от тарелки. — А что такое денди, Исроэлке?

— О, ну как это? Изящно одетый человек. Элегантный. Красивый. Модный.

— Comme il faut, — сказал папа. — Да. Толстой употребляет это выражение. Ладно уж, так и быть; и мы будем гордиться тем, что ты такой comme il faut.

На следующий день я стоял на Пятой авеню перед магазином «Финчли», робко заглядывая внутрь и не решаясь войти, словно это была католическая церковь. Сквозь дверь были видны продавцы за прилавками, все одетые с иголочки, статные, изящные, такие не похожие на мистера Майклса. Казалось, весь штат «Финчли» состоял сплошь из пожилых гаков с замороженными лицами. Я даже не был уверен, что они согласятся взять у меня деньги и выдать мне такое же пальто, какое было у Боба Гривза. Как раз такое пальто висело на манекене в витрине — точь-в-точь такое, и даже с поднятым воротником. Да и сам манекен тоже выглядел гаком, он был даже немного похож на Боба Гривза — и улыбался такой же, как у Гривза, восковой улыбкой. Я должен был во что бы то ни стало купить это пальто. Ну, была не была! Я набрался храбрости и вошел внутрь.

Конечно, магазин «Финчли» от моих денег не отказался и пальто мне продал, но до этого продавец, который меня обслуживал, — светловолосый патриций, с маленькими, жесткими усиками и английским акцентом, явно бывший королевский драгун, знававший лучшие времена, — четко дал мне понять, что я презренный плебей, рвущийся из грязи в князи. Пальто на мне сидело как влитое, и выглядел я в нем действительно шикарно. Правда, меня несколько обескуражило то, что, вертясь перед трехстворчатым зеркалом, я обнаружил, что в этом пальто я похож не столько на Боба Гривза, сколько на тетю Фейгу (раньше я этого никогда не замечал). Кроме того, повернувшись несколько раз вокруг своей оси, я заметил, что сзади нет пояска. Я готов был поклясться, что у Гривза поясок был. Я сказал об этом королевскому драгуну.

— Если вы хотите поясок сзади, сэр, — слово «сэр» он произнес таким тоном, каким актер, играющий Антонио, обращается к Шейлоку, — то вам следует пойти на Канал-стрит.

Я заплатил деньги и вышел на залитую солнцем Пятую авеню, неся под мышкой коробку с пальто из верблюжьего сукна, — это я-то, еврей, который никогда не чувствовал себя ущербным. Кстати, продавец оказался прав. На пальто Боба Гривза никакого пояска не было. А верблюжьи пальто, которые продавались у мистера Майклса, держу пари, все до одного небось были с пояском сзади. Страшно подумать, что бы было, если бы я пришел на премьеру своего капустника в пальто от мистера Майклса с пояском! С таким же успехом я мог бы прийти облаченный в «тфилин».

* * *

— «Кадиллак» подан! — крикнула Ли, когда я сидел за книгами.

Я вскочил:

— Где? Где он?

— Внизу у подъезда.

Я надел пальто от «Финчли» и поднял воротник. Внизу папа беседовал со швейцаром Патом, а у тротуара стоял «кадиллак».

— Ну, залезай! — сказал папа. — Денди.

Я сел за руль. Наконец-то это прекрасное никелированное чудовище, пахнущее тугой мошной, было в моем распоряжении. Я завел мотор. О, это негромкое мощное рычание! В верблюжьем пальто от «Финчли» я чувствовал себя непобедимо уверенным и невозмутимым. Я помахал рукой папе и еще чуть-чуть приподнял воротник пальто. Папа стоял, улыбаясь и переминаясь с ноги на ногу, сунув правую руку в боковой карман пиджака. На фотоснимках, сделанных в двадцатые годы, когда ему было сорок с лишним, он всегда стоит, сунув руку в боковой карман пиджака. Для него эта поза была comme il faut. Ее очень часто можно увидеть на старых фотографиях почти всех еврейских интеллигентов из России: они стоят, засунув руку либо за лацкан, как Наполеон, либо в боковой карман пиджака.

«Кадиллак» тронулся, как облако, на котором, бывает, мы летаем во сне. Я объехал вокруг квартала и вернулся к подъезду, онемевший от восторга. Дорси Сэйбин была моя. Папа все еще стоял у подъезда, беседуя с Патом.

— Папа, это чудесно!