Внутри, вовне

Портье вручил мне конверт с обратным адресом:

«ДЖОННИ, БРОСЬ ВИНТОВКУ!»

Театр «Зимний сад», Нью-Йорк».

В конверте лежали два билета на премьеру — в самом центре первого ряда над сценой: чтобы смотреть мюзикл, лучших мест было не найти. К билетам была прикреплена скрепкой карточка с надписью: «С наилучшими пожеланиями от С. К. Лассера». Странно! Я не видел Лассера с тех пор, как он побывал у нас в номере в «Апрельском доме». Голдхендлер съездил в Филадельфию и вернулся, снова стервенея по поводу «муравьиного дерьма», которым была написана его фамилия на афише. Но спектакль, вроде бы, имел успех. Сцена, заимствованная из «Доктора «Шнейдбейцима», была принята на ура. Во время репетиций Лассер все-таки еще раз попытался выбросить этот кусок, но теперь смирился, видя, как Лар в этом месте вызывает в зале взрывы смеха.

— В ложе над сценой? Отлично! — воскликнул Питер, когда я принес ему билеты.

— Чем, по-твоему, мы заслужили такую честь?

— Кто знает? Может быть, он хочет, чтобы мы напичкали шутками его следующее либретто, а за это он напишет на афише наши фамилии муравьиным дерьмом.

И он продолжал стучать двумя пальцами на машинке. Даже сейчас, уже выдав на-гора добрый миллион слов, он до сих пор так и не научился правильно печатать на машинке. Я-то легко могу напечатать до восьмидесяти слов в минуту — увы, всего-навсего гудкиндовских слов, а не по-царски оплачиваемой куотовской прозы.

На следующий день Лассер позвонил и спросил, получили ли мы билеты.

— Мистер Лассер, — сказал я, — я оставил вам записку в почтовом ящике. Мы хотели бы заплатить за билеты.

— Глупости! Да, вот еще что: я вовсе не забыл, что обещал познакомить вас с актрисочками. Я через минуту буду у вас.

Мы с Питером на радостях чуть по комнате не заплясали: мы же были молоды. Появился Лассер и сообщил, что он включил нас в список гостей, приглашенных на банкет, который состоится на сцене после премьеры:

— Все они там будут. Вы сможете познакомиться со всеми актрисочками до последней.

— Превосходно! — воскликнул Питер.

— Беда только в том, — сказал Лассер, — что эти банкеты превращаются в сущий сумасшедший дом. Так вот, после банкета я хочу устроить маленькую вечеринку для узкого круга друзей — пригласить Берта Лара, Мосса Харта, Джонни Мерсера, всего человек десять. И вот что я хотел спросить: нельзя ли устроить эту вечеринку тут, у вас? У меня в квартире слишком тесно. Конечно, выпивка и закуска — за мой счет, и я приглашу двух шикарных девочек из труппы. Я им уже о вас говорил, они охотно придут.

Мы с Питером посмотрели друг на друга, улыбнулись и расхохотались.

— Годится, — сказал Пигер.

— Вот и отлично! — ответил Лассер.

— Наверно, — сказал я, — вы пригласите и Голдхендлеров?

— Гм! Я уверен, что Голдхендлеры после премьеры устроят свою вечеринку, — сказал Лассер и ушел.

— Ну и мудак! — воскликнул Питер.

— Может быть, еще не поздно ему отказать? — спросил я.

Но это были лишь пустые слова, и мы оба это знали. Актрисочки!

— Все равно, — сказал Питер, — мы должны пригласить Голдхендлера, и плевать на Лассера.

Когда мы, как бы между делом, пригласили Голдхендлера на вечеринку после премьеры, лицо у пего перекосилось. Его ответ, если выбросить из него все непечатные выражения, заключался в том, что он не пришел бы на лассеровскую вечеринку, даже если бы Лассер, дабы его уговорить, совершил некоторые физически почти невозможные акты; и во всяком случае, сказал Голдхендлер, он не ходит туда, куда его не пригласили.

Глава 70 Она входит

— Питер, — позвал я из гостиной, — мы опоздаем.

Часы на башне небоскреба «Парамаунт» показывали без четверти семь. Спектакль начинался в половине восьмого. Питер отозвался из ванной раздраженными словами, не подходящими для ушей благородных девиц.

Сейчас, когда мы готовились к премьере и к встрече с актрисочками, Питер имел серьезные основания быть не в себе. Его секретарша доставляла ему все больше и больше хлопот. Он ни разу не привел ее в «Апрельский дом». Ей это не нравилось. Она знала, что у него завелись деньги и что он освободился от опеки всесильного доктора Куота, и она намекала, что им, может быть, стоило бы пожениться. Питера одна эта мысль вгоняла в холодный пот. У него не было ни малейшей охоты связывать себя узами Гименея с какой бы то ни было женщиной, а тем более со своей половой тряпкой. Эта секретарша была, как любила выражаться моя мама, «приличная еврейская девушка» — то есть не гойка. Уже с год она питала тайную надежду, что Питер к ней достаточно привыкнет, чтобы на ней жениться. Но теперь, потеряв терпение, она начала прибегать к древнему, как мир, отчаянному женскому средству — время от времени отказывала Питеру в любовных ласках, — но это привело только к тому, что Питер окончательно утвердился в намерении с ней развязаться. А кто мог послужить ей лучшей заменой, чем актрисочка категории «А» из спектакля «Джонни, брось винтовку!»?