Внутри, вовне

Не было другого случая, когда сказанные мне три слова оказали бы такое влияние на мою дальнейшую жизнь. Ничего не могло быть между мною и Моникой Картер, а Бобби потом не раз говорила мне, что Питер сразу же внушил ей неприязнь своей самоуверенностью и гримасничаньем. Выбери Питер брюнетку, все пошло бы иначе. Судьба прядет иногда довольно тонкую пряжу; но можно ли повесить критические годы человеческой жизни на более тонкую паутину, чем три слова: «Я беру блондинку»?

Брюнетка стояла у окна, держа в руке стакан с коктейлем и озирая открывающийся перед нею вид. Насколько я помню, на ней был лиловый шелковый костюм. Питер с блондинкой сидели на диване и чему-то смеялись. У Моники Картер были великолепные ноги, роскошные густые волосы пшеничного цвета и крупное лицо с большой челюстью, которое сейчас, в век телевидения, сделало бы ей состояние. Что же до Бобби Уэбб…

Следует ли мне попытаться ее описать? Она и сейчас передо мной — я вижу ее куда яснее, чем пухлых секретарш, снующих взад и вперед по коридорам Белого дома. Ее облик все время преследует меня. Ну, ладно. Черные волосы до плеч, большие, широко расставленные глаза, широкий лоб, очень белая, очень тонкая кожа, курносый нос и тонкие, четко очерченные губы. Собственно говоря, Бобби Уэбб была типичная ирландская красавица, хоть сейчас на обложку журнала. И еще я помню ее руки — тонкие, белые, нежные, с длинными пальцами. Но когда я пытаюсь вспомнить, каково было мое самое первое впечатление от Бобби Уэбб, я снова вспоминаю ее глаза — громадные, серо-голубые, блестящие, живые, со взглядом, полным нежности и стремления к наслаждению, — глаза, от которых исходила женственность более мощная, чем электроэнергия от гидростанции имени Гувера. И это было тогда, когда Бобби Уэбб не прилагала никаких усилий, просто смотрела и беседовала. Когда же она пускала свои глаза в действие…

Еще я вспоминаю ее зубы и то, как странно она улыбалась. Она казалась ужасно серьезной и не склонной смеяться ни по какому поводу. Я бомбардировал ее шутками и анекдотами чисто для самооправдания, считая, что я обязан ее развлекать, но при этом я был уверен, что, конечно же, я никак не смогу показаться привлекательным такой красавице. Любой острослов всегда знает, когда его остроты имеют успех, а когда — нет. Я осознавал, что развлекать-то я ее развлекаю — это было видно по тому, как вспыхивали ее глаза и как быстро появлялась и исчезала на ее губах улыбка, — но это была сдержанная, рассчитанная улыбка, даже не приоткрывавшая зубов.

Глава 71 Победный конец

— Ты согласна?

Она только слегка кивнула. Как вы помните, Молли Блум говорит: «Да, да, согласна, да!» — но в данном случае действительность не подражала искусству. Всего лишь кивок. Мы посмотрели друг другу в глаза, в которых сверкала та обнаженность цели, которая вспыхивает один раз, всего лишь один раз — когда любовь только начинается.

— Ах ты, демон-искуситель! — сказала она. — Как будто ты сам этого не знал. С первой минуты.

Бобби Уэбб расстегнула и спустила юбку над самыми прекрасными ногами, какие знала вселенная, и встала со стула, передернув плечом:

— Дай мне купальный халат или что-нибудь такое.

Я ринулся к платяному шкафу и схватил Питеров красный пушистый халат. По счастливейшей из случайностей Питера незадолго до того положили в больницу с двусторонним воспалением легких.

— Ммм, ну и шик! — воскликнула она и, бросив на меня лукавый взгляд, исчезла в ванной.

А теперь, пока она раздевается, разрешите мне изложить вам последовательно всю цепь событий, приведших к этому сейсмическому моменту, который наступил сразу после полуночи первого апреля 1936 года в нашем с Питером номере в «Апрельском доме», через три недели и четыре дня после того, как Бобби Уэбб вошла в мою жизнь.

* * *

Я пощажу вас и не буду цитировать стихи, которые я писал для Бобби и оставлял в «Зимнем саду»: это была в основном графоманская чушь. Не буду я описывать и то, как мы постепенно становились друг другу все ближе и ближе: все человечество через это прошло, и каждый может, более или менее верно, себе это представить. История моих отношений с Бобби Уэбб начинается, в сущности, с той минуты, когда кончилась та упоительная ночь.

— Мне нужно научиться делать гефильте фиш, — сказала Бобби во время нашего третьего свидания, опуская свой миниатюрный кулачок на столик в ночном клубе, — и после этого я выйду за тебя замуж.