Внутри, вовне

Чтобы приготовить свою настойку, «Бобэ» потребовала, чтобы ей дали большие глиняные горшки с очень тяжелыми крышками. Папа точно знал, что ей нужно, он купил эти горшки в нижнем Ист-Сайде и по одному принес их на пятый этаж. Пока он спускался и снова поднимался, мама ворчала, и она стала еще больше ворчать, когда увидела, что горшки выставлены в ряд в нашей тесной передней. Теперь, чтобы сквозь переднюю пройти в квартиру, нужно было осторожно двигаться на цыпочках, прижимаясь к стенке. «Бобэ» поколдовала с марлей, сахаром и виноградом, и когда ее варево забродило, в квартире стало разить странными резкими запахами. Но, как я уже говорил, настойка получилась отменная, и «Бобэ» была прощена.

Но когда настойку благополучно перелили в кувшины, остались чистые пустые горшки, и «Бобэ» пришло в голову приготовить кислую капусту. Она попросила папу купить несколько дюжин капустных кочанов. Но здесь уж мама стала на дыбы. Во-первых, никто в доме не любит кислую капусту! Во-вторых, всю кислую капусту, сколько ей нужно, можно купить в магазине за десять центов! Так ради чего стараться? Лучше всего — как можно скорее избавиться от этих дурацких горшков — продать их или даже отдать кому-нибудь даром. Услышав такое, «Бобэ» сразу же впала в хандру. Это было неотразимое орудие. Мама уступила, и папа купил кочаны — целую гору, которую сложили в гостиной, — огромные шары, благоухающие ароматами матери-земли: такого на Олдэс-стрит еще не видывали.

И «Бобэ» принялась квасить капусту.

Глава 21 Боевая тревога

Май 1973 г.

Египет собирается напасть на Израиль. Наступление назначено на середину мая; об этом сообщает разведка и свидетельствуют очевидные факты. Из-за этого я всю ночь не спал, чтобы успеть закончить рассказ о кислой капусте до того, как мой мир и покой будет, видимо, надолго нарушен. Но у меня не хватило времени. Поэтому, возможно, последние страницы были написаны как бы спустя рукава, скороговоркой. Вот уже за окнами снятого нами дома в Джорджтауне заалел рассвет. Погасли уличные фонари. Нужно хоть немного поспать.

Надеюсь, мне все-таки удастся закончить эту книгу, но пока я не вижу никаких возможностей продолжать писать в этой крутящейся бетономешалке, которую называют Белым домом. С другой стороны, если я уволюсь и вернусь в свою адвокатскую контору — а я обдумываю этот шаг, — на моей рукописи можно будет поставить крест. У меня снова голова пойдет кругом от юридических хитросплетений, а пытаться писать в редкие свободные часы — это дохлый номер.

Но дело в том, что я уже почти полюбил этот Богом забытый темный, пыльный кабинет, в котором я торчу в Белом доме; мне по сердцу час за часом сидеть одному, исписывая страницу за страницей. Я уж было предвкушал, что скоро смогу снова пережить в своем воображении так быстро промелькнувшие радужные годы с Бобби Уэбб; но вот я все еще топчусь на одном месте — застрял на рассказе о бабушке и ее кислой капусте. Я могу только постараться не упустить нити своего рассказа — в надежде, что я смогу к нему вернуться, как только у меня будет свободное время и подходящее умонастроение. Но пока что мне придется до поры до времени свернуть свиток моих поэтичных воспоминаний и обратиться к суровой прозе сегодняшней жизни.

Эйб Герц отозван домой. Он позвонил Сандре на ночь глядя и поднял ее с постели, чтобы сообщить ей, что он «возвращается на круги своя». Во время «войны на истощение» — так называют в Израиле не очень широко известный, но весьма дорого обошедшийся пограничный конфликт после Шестидневной войны — Эйб год служил в зоне конфликта, на Суэцком канале. Сандра ворвалась к нам в спальню и разбудила нас. Я уже раньше слышал — и в Белом доме, и от израильского посла, что в Израиле объявлена боевая тревога, но я держал язык за зубами. Джен чуть ли не всю ночь сидела с Сандрой, они пили виски и обсуждали положение, а я сел писать.