Во дни Пушкина. Том 1

Сергей Львович – невысокого роста, кругленький, с полным лицом, на котором смешно уселся крошечный носик, – был человек добрый, но вспыльчивый. Ко всякому делу он имел смолоду органическое отвращение и более всего на свете ценил свое спокойствие. Если из его деревень являлись к нему крестьяне с жалобой на управляющих, он, кипя, немедленно, даже не выслушав, изгонял их. Все дела свои он свалил на свою супругу Надежду Осиповну, которая в молодости была чрезвычайно красива и была известна в свете под именем «прекрасной креолки». Она под словом «дела» понимала, прежде всего, переезды с одной квартиры на другую. И если прежде переезжать почему-либо было невозможно, она производила целые перевороты в своей квартире: из спальни делала кабинет, из столовой – гостиную, меняла обои, и так, и эдак переставляла мебель, и часто в одной комнате у нее не было проходу от всякой мебели, а в соседней была полная пустота. Квартира их всегда была больше похожа на цыганский табор, который вот сейчас снимется и пойдет куда-то дальше… И она, и ее супруг страстно любили общество, были постоянно на людях, и Сергей Львович блистал своими остротами, своими стихами на французском языке, которым он владел мастерски, и бесподобным чтением комедий Мольера. Не отставала от него в этом отношении и Надежда Осиповна. В доме их бывали и известные писатели того времени, и французские эмигранты, и местные сливки, и время проходило в остроумных разговорах, устройстве праздников, собраний и особенно домашних спектаклей, на которых блистал Сергей Львович. Пользуясь таким настроением господ, управляющие их безбожно воровали. Сергей Львович в хозяйстве ничего не поникал, и супруги довольствовались только тем, что из имений им доставляли добровольно: два-три воза замороженной птицы, масла, яблок, солений и мочений, да сотни две-три рублей ассигнациями. Поэтому в доме была всегда нужда, и Сергей Львович должен был вертеться, как бес перед заутреней, без конца ссорился с супругой, и тогда она целыми неделями дулась и не говорила ни слова: эта ее способность была известна обоим столицам…

Поэтому, когда Сергей Львович вырывался из своей цыганской обстановки в какую-нибудь прочную оседлость, как теперь, он, несмотря на кредиторов, чувствовал себя спокойно, вольно и весело. В свое время он проснулся, напился в постели кофе, потом с помощью лакея оделся и решил позаняться немного делами…

Из большого баула своего он вынул щегольской, но сильно потертый портфель и, усевшись к столу, стал разбирать бумаги. Бумаги эти состояли, главным образом, из уже пожелтевших, но еще не оплаченных счетов, всяких писем, в которых ему напоминали о его долгах, старых векселей его, по которым он каким-то чудом расплатился. Из одной пачки счетов выскочил дагеротип хорошенькой француженки-актрисы. Сергей Львович долго веселыми глазами рассматривал довольно откровенно одетую красавицу, а потом, подавив вздох, стал разбирать счета: те, по которым можно еще обождать с платежом, он клал в одну стопку, а те, по которым платить нужно было поскорее, в другую. Эту сортировку производил он раза два-три в год, но из этого никогда ничего не выходило: получал долг тот из поставщиков, который был понапористей, или тот, кто просто попадал в благоприятный момент. В особом большом и толстом конверте лежали жалованные грамоты на его имения Михайловское и Болдино, которые он захватил с собой в смутной надежде каким-то способом извлечь из них хоть немного денег. Но как это сделать? Он развернул старый пергамент с местами уже стертым текстом и, деловито нахмурившись, стал читать: