Во дни Пушкина. Том 1

«…Вятская, Болгорская и иных Государыня и Великая княгиня Нова города… Земли… Рязанская, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская, Обдорская, Вондийская и всея северныя страны Повелительница и Государыня… земли Карналинских и грузинских Царей и кабардинския земли… и торских Князей и иных наследная Государыня я Обладательница, объявляем чрез сие, что МЫ, НАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО, по имянному НАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Указу заподписываем собственныя НАШЕЯ руки Генваря 12 дня минувшаго 1742-го НАШЕМУ Генералу Маэору и Ревельскому обер Каменданту Абраму Ганибалу сразсуждений блаженныя и вечныя славы достойныя памяти иродителе НАШИМ ГОСУДАРЯМ их ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВАМ… НАМ оказанных верных его заслуг всемилостивейше пожаловали Сыпносском уезде пригорода Вороноча Михайловскую Губу которая после кончины блаженной памяти Цесаревны ЕКАТЕРИНЫ ИВАНОВНЫ приписана к НАШЕМУ ДВОРЦУ а сооной поведомости из НАШЕЙ дворцовой канторы исказано попереписи генералитетской пятьсот шестдесят душ совсеми кней принадлежащими Землями в вечное владение, а понеже упомянутый наш Генерал маэор и обер Камендант Ганибал всеподданнейше НАС просил дабы МЫ НАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ему на показанную Михайловскую Губу совсеми кней принадлежащими для вечнаго ипотомственнаго владения всемилостивейше грамоту пожаловать соизволили. Того ради МЫ НАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО из особливой НАШЕЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ милости… сей НАШЕЙ жалованной грамоты заним Генералом Маэором и обер Камендантом Ганибалом и потомками его оную Михайловскую Губу совсеми кней принадлежащими землями всемилостивейше утверждаем и оную ему ипотомкам его продать, заложить…»

Сергей Львович, устав, потер свой облысевший лоб. «Продать, заложить, – подумал он. – Заложить невозможно, потому что уже заложено, а продать?.. Но, во-первых, что за них дадут, а, во-вторых…» Он опять потер лоб и только было примостился читать далее, – зачем он это делал, неизвестно, но ему казалось, что дела вообще как-то вот так делаются, – как в дверь постучал лакей.

– Что там? – недовольно отозвался он, показывая досаду, что ему не дают заняться делом.

Лакей, приоткрыв дверь, просунул в комнату свое бритое с седыми бачками лицо.

– Их сиятельство князь Петр Андреевич Вяземский… – сказал он вкрадчиво. – Извиняются, что так рано, но, говорят, по нужному делу…

Было, в самом деле, только без четверти одиннадцать.

– Проси, проси, разумеется… – шумно встал от стола Сергей Львович, довольный, что он пока может оставить все эти скучные дела. – Проси сюда… А-а, ваше сиятельство, Петр Андреевич! – широко раскинув свои толстые короткие ручки, весело возгласил он. – Ты уж извини, что принимаю тебя в халате: за делами засиделся…

– Это я должен извиняться, что так рано потревожил тебя, – отвечал князь своим несколько хриплым голосом. – Но, думаю, умчится наш петербуржец с визитами по Москве, тогда его и собаками не найдешь, так au saut du lit[48], думаю, будет вернее…

– Садись, садись… Вот в это кресло…

Князю было под сорок. Он был богатый помещик, известный поэт и великий острослов и срамослов. Попасть ему на язычок опасались. Его лицо, обрамленное темными, густыми и холеными бакенбардами, носило выражение какой-то щенячьей серьезности, и золотые очки еще более подчеркивали это выражение…

– Ну, как вчера в клобе? – спросил Сергей Львович.

– Так себе… В последнее время что-то не везет мне в картах…

– В картах не везет, в любви везет, – хе-хе-хе…

– Ну, в любви!.. Пора и о душе подумать…

– Думаете вы о душе!.. Как же!.. Хе-хе-хе…

Посмеялись.

– А я к тебе по делу, Сергей Львович… – сказал князь. – Только уговор дороже денег: не кипятиться… Дело обыкновенное, житейское, и портить себе кровь из-за пустяков не стоит…

Сергей Львович воззрился на него.

– Насчет девки?

– Насчет девки… Я получил от Александра письмо и…

Сергей Львович поднял ручки к потолку и в отчаянии потряс ими над головой.

– Этот монстр сведет меня в могилу!.. – закричал он. – С правительством на ножах, чуть было не вляпался в эту sale histoire du quatorze[49], а теперь…

– Постой, постой, Сергей Львович… – остановил его князь. – Уговор был не горячиться… И не будем расширять темы до бесконечности: оставим le quatorze и notre cher gouvernement[50] и сосредоточим наше внимание на девице…