– Et votre maman?[55]
И, поболтав немного с молоденькими красавицами, князь снова любезно приподнял шляпу и пошел. «Да, она, как и полагается красавице, недалека, но… что из нее будет года через три!.. Венера в молодые годы должна была быть вот именно такою… Une jeune Vènus moskovite…»[56]
Он опять осмотрелся. Перед ним были два двухэтажных дома, выкрашенных в бледно-желтый цвет. На воротах с уродливыми каменными львами, похожими на огромных лягушек в париках, с одной стороны стояло: «Свободен от постоя», а с другой: «Сей дом принадлежит статскому советнику Ивану Алексеевичу Суховееву». Это был известный Москве делец, как-то примазавшийся и к мамоновской опеке.
– Ваше сиятельство!.. – радостно воскликнул статский советник при виде князя. – Чем я обязан чести вашего посещения?.. Вот, вот в это кресло, прошу вас…
От радости он выглядел настоящим именинником. Он предложил чаю, сигар и все смотрел на князя умиленно-радостными глазами. Но как только он узнал о цели посещения, так глаза его точно пленкой какой затянуло и лицо сразу приняло грустно-удрученное выражение.
– Увы, князь, увы!.. – вздохнул он сокрушенно. – К сожалению, никакого сомнения больше нет: врачи единогласно признали его сумасшедшим. И они порекомендовали нам перевести больного в другое имение: может быть, перемена обстановки повлияет на него в хорошую сторону… Да вот-с, не угодно ли ознакомиться?..
Он порылся в толсто набитом бумагами портфеле и с как бы извиняющейся улыбкой передал князю листок бумаги. Это было одно из стихотворений Мамонова, – тогда все писали стихи, – выкраденное у него вместе с другими бумагами ловкачами из опеки. Князь, хмурясь, прочел:
Князь задумался. Это было дуновение той жизни, которая не имела никакого отношения ни к его здоровью, ни к его удобствам, ни к его удовольствиям и которой он поэтому не признавал.
– М-да… – сказал он неопределенно. – А что, навестить его можно?
– Боюсь, что нет, ваше сиятельство… – отвечал с сожалением делец. – Врачи всячески охраняют его от излишних волнений…
Окончательно убедившись, что тут что-то нечисто, князь встал.
– Могу я взять эти стихи?..
– Ради Бога, ваше сиятельство!.. – с горячим увлечением воскликнул статский советник. – Ради Бога-с!..
И он, семеня ножками сзади, почтительно проводил гостя до самой калитки. Князь вернулся домой и, помывшись, присел к письменному столу: надо было до завтрака написать Пушкину, успокоить его. И он начал:
«Сегодня получил я твое письмо, но живой чреватой грамоты твоей не видел, а доставлено оно мне твоим человеком. Твоя грамота едет с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим. Какой же способ остановить дочь здесь и для какой пользы? Без ведома отца этого сделать нельзя, а с ведома его лучше же ей быть при семействе своем. Мой совет: написать тебе полюбовное, полураскаятельное, полупомещичье письмо твоему блудному тестю, во всем ему признаться, поручить ему судьбу дочери и грядущего творения, но поручить на его ответственность, напомнив, что некогда волею Божиею ты будешь его барином, и тогда сочтешься с ним в хорошем или худом исполнении твоего поручения. – Надеюсь, ты доволен, vale»[57]
.Через несколько дней он получил из Михайловского ответ: