Во дни Пушкина. Том 2

Но – старое не умирало никак и при живости его характера часто прорывалось. Раз в аглицком клубе престарелый И.И. Дмитриев с неудовольствием заметил, что у нас встречается немало весьма странных словосочетаний, – вроде, например, московский аглицкий клуб…

– Но есть словосочетания еще более странные… – вдруг весело осклабился всеми своими белыми зубами Пушкин.

Все обратились к нему:

– Например?

– Например: императорское человеколюбивое общество…

Даже старый царедворец Дмитриев не мог сдержать улыбки…

Но слухи о таких выпадах доходили куда следует и на верху на Пушкина по-прежнему смотрели косо и не доверяли ему. На его пышно-патриотические громы – вроде стихов «К тени полководца» или, в особенности, «Клеветникам России» – смотрели только, как на попытку понравиться и – получить награду. Но его выдерживали.

Он уже давно носился с мыслью об издании газеты или журнала, – надо же было как-нибудь добывать средства к жизни! – но он боялся, что ему издания не разрешат. И теперь, шагая по прекрасному парку, он обдумывал еще и еще раз те мысли, которые он изложит в записке правительству по этому поводу. Тянуть больше невозможно: долги душили его… На днях он снова «потребовал щетов» и после бурных объяснений сменил министерство, причем уходящий в отставку министр Александр получил от него в виде аттестата оплеуху. Возмущенный, он явился к барину с военной силой, т. е. с квартальным…

«Карамзин первый показал у нас опыт торговых оборотов в литературе, – заложив трость за спину, думал Пушкин. – Он тут, как и во всем, был исключением из всего, что мы привыкли видеть у себя. Направление политических статей зависит и должно зависеть, – солидно укрепил он, – от правительства, и в сем случае надо положить себе священною обязанностью ему повиноваться и не только соображаться с решением цензора, но и самому строго смотреть за каждою строчкой журнала… Ограждение литературной собственности и цензурный устав принадлежат к важнейшим благодеяниям нынешнего царствования. Литература оживилась и приняла обыкновенное свое направление, т. е. торговое… “Скверная Пчела”, имея около 3000 подписчиков, естественно, должна иметь большое влияние на читающую публику, а следственно, и на книжную торговлю. Таким образом, политические газеты приносят своим издателям до 100 000 дохода, между тем как чисто литературная едва ли окупает издержки издания… Все это и надо будет изложить в записке к царю. И, конечно, прибавить, что я предлагаю правительству свой журнал, как орудие его действия на общее мнение… Да, так будет хорошо…» – тряхнул он своей кудрявой головой и вздрогнул: к нему с лаем бросился черный пудель.

– Неро! – послышался медный окрик.

Пушкин почтительно снял шляпу: перед ним был Николай. Царь ответил благосклонной улыбкой.

– Здравствуй, Пушкин! Что это значит: все за работой, а ты один прогуливаешься? – пошутил он.

– Надо немножко отдохнуть и мне, ваше величество, – улыбнулся и Пушкин. – Наша сидячая работа иногда весьма утомляет…

– Но почему ты нигде не служишь? – спросил царь. – Можно быть и сочинителем, и служить: посмотри на Крылова, на Жуковского, на Плетнева. Ты теперь женатый человек и должен немножко думать о будущем…

– Я готов, ваше величество, но кроме литературы я не знаю никакого другого дела…

Николай подумал: время было сделать следующий ход.

– Если хочешь, я дам тебе службу по твоей части, – сказал он.

– Всемерно буду стараться оправдать доверие вашего величества, – поклонился Пушкин.

– У нас, к стыду нашему, до сих пор нет хорошего жизнеописания императора Петра Великого, – сказал царь. – Так вот, если хочешь, я прикажу Нессельродэ вновь принять тебя – для порядка – на службу с повышением в чине, открою тебе государственные архивы, а ты напиши мне историю Петра. Puisque tu es marié, il faut faire marcher la marmite…[48]

Пушкин от царя ждал только очень богатых и очень великих милостей. Это было мизерно. Но он утешил себя: лиха беда начало.

– Вы чрезвычайно милостивы, ваше величество…

– Постой. Жалованья я положу тебе пять тысяч. Конечно, это немного, но это больше, чем получают генералы. Больше пока нельзя…

– Ваше величество, я несказанно благодарен вам.

– Отлично. Постараюсь сегодня же сделать распоряжение, но не знаю, успею ли, – сказал царь. – Ты, вероятно, слышал, что в новгородских поселениях беспокойно?.. Надо съездить, посмотреть самому…

Заговорили о холере. В Пушкине всплеснула волна государственности.