Читаем Во имя человека полностью

Вынырнул наконец, изо всех сил поплыл вниз по течению, ничего не видя перед собой, понимая только, что ни на секунду не могу перестать двигаться, судорога сразу же сведет тело. Я люблю воду, но сейчас она была врагом мне… Не помню, сколько сделал взмахов руками, пока снова вдруг различил вровень с поверхностью голову Игната. Обеими руками схватил Игната за плечи, поднял над водой его голову. Побелевшее лицо Игната с закрытыми глазами прорезала рваная рана, начинаясь под волосами, шла по лбу, через глаз, терялась в узкой полоске волос на левой щеке. Все большое тело Игната было непривычно-обмякшим, послушным, я изо всех сил двигал ногами, стараясь сохранить равновесие, удержать его голову над водой.

Течение быстро сносило нас вниз по реке. Если никто не видел, как я прыгнул в воду, плохо наше дело…

Веки Игната вздрогнули, чуть шевельнулись побелевшие губы, и вдруг он открыл глаза. Сознание медленно возвращалось к нему, наконец, он узнал меня. Потом повел глазами в сторону, понял, что с нами. И вот веки его расширились, метнулись намокшие длинные ресницы: вспомнил, видимо, что с ним случилось.

— Трап… был… с берега… — шепеляво и чуть слышно выговорил он.

— Я знаю…

— Кто-то…

— Найдем! — Я кивнул в подтверждение этого, с растерянностью чувствуя, что мои онемевшие от холода руки уже почти не ощущают тела Игната.

Он снова повел глазами по сторонам, вокруг нас была кромешная тьма…

— Клик… ни… — выговорил он, глаза у него прикрылись.

Я понял, хотел закричать, но нижняя челюсть не слушалась, получился какой-то шипящий писк…

— Брлл-лось мня…

Я понял, что он просил меня бросить его, хотел сказать: «погоди», но у меня выговорилось:

— Гди…

Вдруг тело Игната напряглось, он осмысленно поглядел мне в глаза, проговорил неожиданно отчетливо и внятно:

— Доживи за меня… Катю береги… Женись на ней… Жалко, раньше с тобой не подружился, иначе бы жизнь моя сложилась…

Секунду мы глядели друг другу в глаза. Потом тело его снова обмякло, глаза стали медленно и бессильно прикрываться веками… Закрылись.

Вокруг была тьма, ледяной холод… Я понимал, что сейчас мы утонем, но почему-то все не мог отпустить его… Даже и тогда, когда подумал, что Игнат уже умер, не переставал изо всех сил поддерживать его голову над водой.

Я и сам начал терять сознание, потому что вдруг увидел, как мама улыбается мне:

— Не простуди ноги…

И в то же время вспомнил, что мама умерла, когда я учился в пятом классе.

Потом видел, что Катя улыбается радостно и смущенно моему отцу, и его всегда строгое, суровое лицо преображается, делается мягким и добрым. Я радуюсь этому и тут же понимаю, что Катя не знакома с отцом…

…Сначала стало горячо и горько во рту, потеплело в груди. И сразу же я почувствовал, как чьи-то сильные руки заботливо и методично растирают мое тело. Открыл глаза. Мужчина в белом халате… А сам я лежал на столе в общем кубрике нашей каюты, ярко светила в глаза лампа. Я был совершенно голый… Поискал глазами: в кубрике, кроме врача, был еще Смоликов, сидел на табурете в углу, курил. Даже когда мы с ним встретились глазами, лицо его осталось таким же сонным, как и до этого.

— Очухался, герой?! — радостно и громко спросил врач. — Чуть не литр спирта на тебя извел.

Я закрыл глаза, сжал зубы — и справился, сел, спустив ноги со стола. Все тело горело, во рту был прежний неприятный вкус спирта. Шумело в голове, другой боли я не чувствовал.

— Ну-ка, хлебни еще, — врач накинул мне на плечи ватник, поднес ко рту стакан. — В кровать, завтра утром будешь как огурчик!

Я с трудом поднял руку, взял у него стакан, чуть не расплескал спирт, так дрожала рука.

— Закуси, — Смоликов протянул мне ломтик соленого огурца.

Я спросил:

— Игнат?

— Умер, — просто ответил Смоликов.

— Удар головой при падении, затем охлаждение в воде, — договорил врач, секунду помедлил, глядя на меня. — Но вообще-то мне кажется, что главная причина смерти — разрыв селезенки при падении.

Смоликов дождался, когда врач замолчит, неспешно сказал:

— Санька видела, как ты прыгнул в воду. Спустили лодку, еле нашли вас. Ты был без сознания, но держал Игната. Странно, как ты не захлебнулся?..

Я прислушался: кран работал, циклы его были нормальными. Глянул на Смоликова, тот сказал:

— Разбудили Сашку Енина, с ним вышел на смену Пирогов. Катя около Игната убивается… А я вот пока без хозяина.

Команда крана — восемь человек: четыре крановщика, три кочегара и шкипер понтона. Подсменным крановщиком была Катя, теперь ей придется работать постоянно, а команда лишилась выходных дней.

— Но точно причину смерти может установить только вскрытие, которое просто невозможно произвести в этих условиях, — сказал врач.

— Береговой трап в порядке? — спросил я; слова начали выговариваться.

— Игнат просто сорвался, — ответил Смоликов. — Торопился, да и ледком чуть подернулся трап.

— И сейчас в порядке?

— Да брось, он и был в порядке, — спокойно и буднично проговорил Смоликов. — Когда Санька подняла тревогу, что ты в воду прыгнул, люди без конца туда-сюда бегали по трапу.

— До приезда следователя к телу прошу не прикасаться! — сказал врач.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза