Во имя человека

Интересно получается с человеком, когда он, кроме работы, скажем, за станком или за рычагами крана, вступает в общественную жизнь: тогда все, происходящее с другими, начинает волновать его так же непосредственно и сильно, как и его личное, касающееся только его одного. Я понимаю, конечно, что встречается, к сожалению, формализм и в общественной работе, но если человек честен и увлечен по-настоящему, то его личным становится решительно все. Получается что-то похожее на то, как Симочка в любом шуме слышит звуки музыки, даже отрывки мелодий… Странную фразу сказал он года два назад, но теперь, кажется, я понимаю его:

— Для меня все звуки выливаются в какую-то мелодию, в определенное настроение.

После сдачи регистру последнего «бурлака» с установленным на нем устройством для раскрытия грейфера в воздухе, когда Петр Сидорович расцеловал Баклана, Борька сказал мне по дороге домой:

— Зайдем к Надежде Владимировне, а?.. Все-таки событие, ну, с грейферами, пусть и она порадуется!.. Да и Илью Николаевича я давно не видал: уедет опять в свои снега, когда снова повидаемся?!

И только тут я вспомнила, что уже недели две не видела маму.

— Зайдем в школу, а?! — попросила я.

Баклан глянул еще внимательно на меня, понял, конечно, как и всегда, лицо у него сделалось чуть растерянным и даже испуганным:

— Да-да…

И до школы мы шли молча, не разговаривая, только улыбались иногда, встретившись глазами. Навстречу нам все бежали мальчишки и девчонки, неторопливо шли ученики старших классов, и решительно никому не было до нас дела. В раздевалке мы с Бакланом постояли молча в сторонке, стараясь не мешать.

Разделись, хотели по-старому повесить пальто на свои крючки, но они были заняты, повесили где попало… Поднялись по широкой лестнице, каждая ступенька которой была знакома, и все равно уже не была нашей. Будто ноги сами нас занесли: оказались около дверей нашего класса. Я хотела войти, хоть поглядеть на свою парту, как из класса послышался по-новому звонкий и веселый мамин голос:

— Ну, это ты, Звягина, зря: не ошибается только тот, кто ничего не делает, знаешь?! — И спросила как-то очень спокойно, почти ласково: — Поленилась подумать, да, Катя?..

— Да, Надежда Владимировна, — призналась неизвестная Катя.

Не знаю, почему это мы сделали, но молча, не сговариваясь, поспешно оделись, вышли на улицу. Баклан закурил жадно, а я все слышала новый голос мамы, неожиданные для нее слова, и никак не могла перестать улыбаться…