— Сегодня вечером мы собираемся после ужина с коллегами по лицею. Ты придешь?
«Работать над делом ребенка, параллельно с Болдрини», — подумал Монторси. Ему было нужно время.
— Не знаю, я завален работой. Где вы встречаетесь?
— У Комолли.
Коллега Мауры, учительница. Муж — болван, помешан на автомобилях. Монторси на автомобили было наплевать. Она — не то чтоб несимпатичная. Между прочим, она поглядывала на него искоса, глаза у нее блестели с интересом. Видно было, что Монторси ей нравится.
— В котором часу?
— В девять. Полдесятого.
— Я не хочу выглядеть плохо воспитанным, May. Дело в том, что я действительно завален…
Молчание.
— Я пойду, Давид. Ты во сколько вернешься?
— Поздно. Ты не беспокойся. Увидимся дома, после…
К черту Комолли. К черту вечеринку. Он попытался сосредоточиться на том, что ему нужно сделать, чтобы выяснить то, что он хочет выяснить: ребенок, партизаны, прослушивание телефона, люди из отдела судебной медицины.
Отрыжка. Образ мумии — очень ярко. Он отогнал его от себя.
Взглянул на часы с запыленным по краям циферблатом, висевшие на неровной стене (по-прежнему медленные струи дождя, и уже внимание перескакивало… на другое, все время другое перед глазами…). Почти четыре.
Он пойдет в «Коррьере делла Сера», в архив. Нужно раскопать по крайней мере одну статью о партизанах, зверски убитых на Джуриати.
Маура Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962
15:10
Он трахал ее, трахал ее, трахал ее.
Маура не могла дышать, она не хотела дышать. Она оглядывала себя, не имея времени оглядеться, потому что он трахал ее с жаром, отстраненно. Он терзал ее яростно, самозабвенно. Красные полосы на груди, там, где прошелся его язык, его зубы. Маленькая измятая грудь. Она переворачивалась:
Он трахал ее и расковывал ее.
В мыслях у нее был только он:
Она чувствовала себя широкой, раскрепощенной. Взгляд становился
Волны, излучения, влага. Слюна высыхала, ее сменяла новая слюна. Полуприщуренное веко дрожало, другое оставалось закрытым, сжатым; потом оба века сжались, потом снова с открытыми глазами — естественным движением она пыталась защититься от слепящего света.
Они разговаривали, занимаясь сексом. Говорить, говорить, говорить. Она показывала ему язык, широкий, высунутый наружу, так, чтоб он видел. Потом ей захотелось почувствовать себя потаскухой, тогда язык сворачивался в трубочку, бархатистая поверхность его нижней стороны загибалась. Ее губы были такими белыми, что сливались с кожей лица. Она вдыхала запах собственных веснушек.