Во имя Ишмаэля

Операция по захвату склада, прервавшая исполнение ритуала, в котором участвовал среди прочих и Клемансо, произошла практически по ошибке. Оперативная бригада шла по следу торговцев детьми на улице Рет. И, насколько можно было понять по результатам этого захвата, законы Ишмаэля предусматривали участие ребенка в ритуале как центральной фигуры. Это не было новостью: в конце восьмидесятых годов французское правительство предприняло попытку закрутить гайки в отношении тайных обществ и различных сатанистских организаций. Нарыв лопнул — гнойный, губительный бубон, заразивший, как говорили, даже членов политического аппарата. Власти ограничились тем, что запретили и распустили секты. Все же политики несколько успокоили общественное мнение. Многие из оккультных магистров (по мнению Серо, самые настоящие предприимчивые жулики, наживавшиеся на тратах своих адептов) перебрались в Швейцарию. Но Ишмаэля выследить не удалось. С появлением Сети, несмотря на попытки засечь сообщения электронной почты, надежды были разбиты. Не то чтобы Ишмаэль играл решающую роль. «Сайнс Релижн» доставляла французским властям гораздо больше беспокойства. Они боялись, что существует база данных, содержащая личную информацию. Своего рода массовая картотека — опора для лоббистов. Политики тоже беспокоились, что неизбежной судьбой «Сайнс Релижн» может стать превращение Церкви Льюиса в оппозицию агрессивного толка. А как явствовало из того же дела Клемансо, «Дети Ишмаэля» были большей частью выходцами из «Сайнс Релижн». Больше он ничего не знал. Ишмаэль был делом спецслужб.

Лопес:

— А этот Клемансо? Какое вы себе составили мнение? Почему покушение на Киссинджера?

Серо придерживался гипотезы, что это — демонстрация силы. Он отклонял мысль, что Клемансо — помешанный одиночка. Лопес кивал. И неожиданно в воздухе возник белый излом Большой арки.

Он никогда не видел ее прежде. С овального пьедестала, напоминающего спину, в воздух устремлялся ее огромный давящий силуэт — нечто, принадлежащее к совсем иному жанру перспективы, может быть, духовному. Светлая в темноте квадратная громада, смешивающая все точки схода линий, арка Дефанс высилась как вертикальная проекция некой новой горизонтальной формы, не кубическая, пронизанная темным светом, идущим с площадки за ней. Как геометрическое животное, вечно, но не испокон веку стоящее настороже; ее отполированное и светлое тело высилось в пустынном пространстве, подавляя окрестные мотели, строящиеся в сотне метров, возле сложной развязки на кольцевой дороге и мостов со сплетенной арматурой. Арка Дефанс продолжала линию, проходившую через Пале-Рояль, площадь Согласия, Елисейские поля, площадь Звезды и далее через весь Париж. Она становилась игольным ушком, через которое проходила идеальная нить, уводящая в ничто, обретавшее форму только за ней. Бесконечные мраморные ступени вели к поразительному алтарю в виде белейших гладко отполированных камней. Подобно недосягаемой белоснежной богине, Большая арка притягивала словно магнитом воздух всего Парижа, засасывала его в портал, выдувала в открываемую ею черную пустоту, подавляя при этом все, что к ней приближалось. По сравнению с ней все теряло свою грандиозность. Трехэтажный торговый центр на круглой площади сжимался в тяжелые геологические пласты, а стоящие вокруг скульптуры — палец, указующий вверх, витые железные круги, раскрашенные яркими красками причудливые комбинации из частей механического «конструктора» — в единый миг терялись на фоне беломраморной площадки. Потрясенные посетители, закупоренные в лифты с кабинами из металла и стекла, плавно спускались вдоль его стен. Дул сильный ветер. Порывы холодного воздуха полировали мрамор арки, выделявшийся на фоне предместий города — необъятного кладбища белых крестов, превращавшихся постепенно в темные деревья, вначале тонкие, а затем угрожающе пышные, тянущиеся к небу, как непристойное ругательство. Затем взгляд, побродив в воздухе, вновь возвращался к огромному проему в арке. Потрясало, что в темном прямоугольном теле Большой арки размещаются сотни невидимых снаружи офисов: приемных, протокольных отделов при большой аудитории наверху белой арки. Механическое торжество внутренней бюрократии, незаметной, не контролируемой, разъедающей тело изнутри, — карцинома без метастазов, занимающая отныне славное сооружение и подчиняющая себе всю таинственную метрополию, простертую, словно просительница у подножия молчаливого алтаря, притягивающего все к себе, подавляющего все вокруг и отнюдь не благожелательно и безмолвно взирающего на происходящее.

С разинутым ртом Лопес стоял на холодном сквозняке, тянувшем с севера через арку. Серо курил в тумане, притянутом к земле холодной массой площади. Лопес прислушался к шагам помощников Серо и спросил, почему этот комплекс называется Дефанс.

— Не знаю, — признался Серо. Ветер относил его слова, терявшиеся на огромном пространстве у подножия Большой арки. Серо быстро затянулся, большим и указательным пальцами далеко отбросил окурок, как дети отбрасывают мяч в игре.