Во имя любви

— Потому что… — Кирсанов тяжело и часто дышал. — В этих деньгах есть кровь человека, который выбросился из окошка… Из-за них убили папу… Андрей Матвеевич сходит с ума… Он был таким веселым… Мама может умереть… — Он поднял с тумбочки книгу Стивена Кинга и продемонстрировал ее собеседникам. — Вместо этой книги хотели раздавить меня… И я забыл спросить у них, что с Лизой… И сколько еще людей — не знаю. Я просто знаю… Это плохие деньги. Для них не надо жить. И не надо умирать за них. Они плохие. И… И все.

Завершив свою длинную обличительную тираду по отношению к капиталам «Империи», Кирсанов небрежно бросил книгу на кровать и резко отвернулся к темному зашторенному окну. Уже четверо стояли в двери маленькой комнаты и смотрели на мальчика. К прибывшим до этого Лавру и его сыну присоединились Санчо и Клавдия. Федор Павлович осторожно поднял все тот же раздавленный «бьюиком» томик и открыл его в том месте, где имелась закладка. Слегка развернулся к свету.

— «…Нельзя прийти к Башне таким унизительным, недостойным путем. Пусть бы мальчик вырос, стал мужчиной, и тогда они вдвоем смогли бы отшвырнуть человека в черном со своего пути…» — прочел он первое, что попалось на глаза.

— Пожалуйста, дядя Лавр… — прервал его Кирсанов. — Мне нужен тот конверт. И помогите добраться до «Империи»…

На мгновение в комнате повисла напряженная тишина. Только что прочитанные вслух строчки из книжки Кинга явственно перекликались с событиями действительности. Лавр судорожно сглотнул набежавший в горло ком. Настаивать на своем решении он не имел морального права. И Федор Павлович прекрасно знал об этом. Выбора у него не было. Двенадцатилетний мальчик просто не оставил теперь ему этого самого выбора. Мужчина согласно кивнул.

— Да, Иван, — ответил он наконец. — Мы так и сделаем…

— Спасибо.

— Ты уже не прибавляешь «сэр»? — улыбнулся Лавриков, надеясь таким образом разрядить обстановку.

Ему это удалось.

— Отвык, — с точно такой же улыбкой парировал Иван. — Как-то быстро… Извините за беспокойство, сэр…

Федор Павлович развернулся и стремительно зашагал в обратную сторону по направлению к общему холлу, по пути с трудом обогнув массивные фигуры Мошкина и Розгиной. Из кармана пиджака, повешенного на стул, он достал бумажник и вытряхнул из него несколько визиток. Нашел карточку с крестиком и, взяв со стола первый попавшийся телефон, набрал интересующий его номер.

— Алексей Петрович, — спросил он после непродолжительного ожидания. — Это Лавриков. Разбудил наверняка?.. Уж очень вы нужны сейчас, Алексей Петрович… Буквально жизненно необходимы… Пакет, который я отдал вам, он где?.. — Лавр внимательно выслушал ответ невидимого собеседника. — Благодарю. Выезжаю…

Федор Павлович выключил телефон и, повернув голову назад, заметил, что вся компания близких ему людей замерла у него за спиной в ожидании предстоящих распоряжений.

— Клавдия, — не стал разочаровывать их Лавриков. — Садись на телефон и ищи Лизу, Николая… — Он помолчал секунд пятнадцать, затем решительно бросил: — Мужики, собирайтесь…

Пошатываясь, как юнга на палубе во время своего первого выхода в открытое море, Семирядин приблизился к калитке и остановился в некоторой нерешительности, будто боялся вступить в собственные владения. Нельзя сказать, что Андрей был в стельку пьян к одиннадцати часам вечера, но и от трезвого человека он был бесконечно далек. Наконец он заставил себя зайти на территорию коттеджа и двинуться по дорожке. Но калитку Андрей так и не закрыл. Он поднялся на крыльцо, отпер сложный замок и вошел в дом.

За столом в гостиной, как и ожидал Семирядин, сидела его мать и неприязненно смотрела на вошедшее чадо. Перед женщиной традиционно стояла бутылка розового ликера.

— Когда, наконец, закончится твое пойло? — спросил Андрей, как баран качая головой из стороны в сторону. Галлюцинации не проходили.

— Пока ты здесь — никогда, Андрэ, — все тем же скрипучим голосом, каким она говорила с сыном в последнее время, заявила старушка. — Надо думать, прежде чем что-то делаешь. А ты сначала нашкодишь, а потом начинаются хныканья, потом мать виновата.

Лицо Андрея расплылось в идиотской улыбке. Радикальное решение посетило его сознание спонтанно, но Семирядин знал, что как раз такие решения и являются в жизни единственно верными. От этой мысли ему стало заметно легче, и он сразу повеселел.

— Нет, я лишу тебя этого бесконечного кайфа… — безапелляционно сообщил он матери. — Без всякого хныканья… Надоело!..

С этими словами Андрей направился в ближайшую комнату, аккуратно затворил за собой дверь. Минуты две ничего не происходило, словно весь загородный коттедж Семирядина погрузился в полную тишину. Затем раздался звук выстрела, а вслед за ним и шум падающего тела.

Стол тут же опустел. Исчезла и мать Андрея Матвеевича, и бутылка розового ликера. Исчезло все. Только из-под двери ближайшей комнаты по светлому паркету вытекала небольшая струйка, по густоте и цвету здорово напоминавшая тот самый ликер. Однако в действительности это была кровь. Кровь последнего из основателей «Империи», самостоятельно сведшего счеты с жизнью.