Во имя любви

Астахов поднялся с кресла и встал напротив Антона. Они смотрели друг другу в глаза. Антон — нагло и развязно, Николай Андреевич — силясь понять, что же именно и когда он так катастрофически упустил в воспитании сына.

— Забирай деньги и убирайся! — Астахов говорил едва слышно.

— Вот видишь, папочка, как у тебя все быстро. Узнал, что есть дочка, — сразу можно сына забыть и помогать ей.

Антон по-хозяйски придвинул к себе кейс, открыл его и стал пересчитывать банковские пачки купюр, сам удивляясь собственной наглости.

— Спасибо тебе, папочка, за посильный взнос, — Антон вошел в раж, и колкости выскакивали из него одна за другой.

— Хватит болтать! Забирай деньги и убирайся отсюда! А напоследок хочу тебя предупредить: если что-нибудь случится с Кармелитой, я и твоих дружков, которые тебя сюда прислали, и самого тебя из-под земли достану! Ты понял меня?

— Понял, понял, не сбивай, — Антон все пересчитывал пачки денег.

У Астахова зазвонил мобильный.

— Да? Да, я. Что-о?! Что ты сказал? Это точно? Хорошо. Очень хорошо! Я очень рад, очень!!!

Астахов нажал отбой и опять посмотрел на Антона:

— Боюсь, Антон, что твоя миссия посредника закончена.

— Не понял…

— Звонил Максим. Кармелита уже дома, у Зарецкого.

Антон оторопел. А Астахов спокойно придвинул кейс к себе, захлопнул его и бросил оцепеневшему Антону сквозь зубы:

— Пошел вон!

В кабинет решилась войти Олеся, слышавшая все из соседней комнаты:

— Антон, я так понимаю, что Николай Андреевич попросил вас уйти? — Нет, в ней говорило сейчас не злорадство, а величайшее презрение к этому человеку, который, так уж сложилось, носил ту же фамилию, что и ее любимый.

Антон, еще минуту назад — король положения, теперь шел к выходу, как побитый пес. Но уже в дверях он обернулся:

— Что, ваша взяла, да? Ненавижу! Ненавижу вас!!!

* * *

Миро приставил нож к горлу раненого Руки.

— Ну вот мы с тобой и встретились…

— Мстить будешь, да?

— А ты, значит, думал, что смерть моего отца останется для тебя безнаказанной?

— Ну, давай-давай! Какие там у вас, у цыган, методы, а? — храбрился Рука.

У Миро от гнева даже затряслась рука с ножом:

— А у тебя, подонок, какие методы? Девушек похищать да стариков в упор расстреливать?!

Рука скосил взгляд и уперся глазами в глаза Миро. Бандиту достаточно было двух секунд этого взгляда, чтобы с него мигом слетела вся напускная храбрость, и он в ужасе заверещал под лезвием ножа:

— Ну пойми ты! Я же подневольный человек! Мне Удав сказал — я сделал!

— Жить хочешь?

— Да! — побыстрее выкрикнул Рука.

— Кто такой Удав? Где его искать? Бандит молчал.

— Боишься? Больше ножа Удава боишься? Больше всего на свете?

— Нуты пойми, он… Он везде. Везде и нигде!

Но Миро уже заставил свое сердце слушаться разума. Он спрятал нож, бросил Руке платок, чтобы тот перевязал рану, и повез бандита в милицию.

— Правильно мне ваша цыганка сказала: "рука твоя в крови, и кровь эта — твоя", — вспомнил Рука совсем недавнее предсказание своей молодой пленницы.

В милицейском кабинете, где раньше всегда сидели два следователя, теперь остался только один. Бочарников, который вел все последние дела с цыганами, ушел в областное УВД на повышение. Но и Ефрем Солодовников, недавно принявший дела, тоже был в курсе событий. Именно к нему-то и впихнул Миро Руку.

— Гражданин Милехин, опять вы за свое?! — Солодовникову никогда не нравилась цыганская бесцеремонность.

— Это убийца моего отца! — Миро изо всех сил старался оставаться как можно спокойнее.

— А ты докажи! — в присутстви и следователя Рука снова осмелел.

— Это он тогда стрелял.

— Вы уверены?

— Абсолютно!

— А что у него с рукой?

— А это он меня ножом пырнул, — вновь вставил свое слово бандит. — Я еле увернулся!

— Он наставил пистолет на Баро, — пояснил Миро следователю.

— На Рамира Зарецкого?

— Да. И я был вынужден…

— Ясно! — Солодовников вызвал дежурного и распорядился отвести Руку в камеру.

— Как это — в камеру? Мне надо в больницу! Я кровью истеку! — Рука уже качал права. — Вы за это еще ответите!

Но дежурный милиционер завел руки бандита за спину, надел на них наручники и отправил в КПЗ.

— А где этот его пистолет?

Миро молча вынул завернутый в тряпку пистолет и положил его перед следователем.

— Ясно. Это хорошо, Милехин, что вы нашли убийцу вашего отца. А еще лучше то, что вы не стали мстить сами, а привели его сюда.

— Вы поймите, он — только исполнитель, пешка. А найти надо заказчика!

Его Удавом зовут.

Солодовников кивнул в знак согласия.

Через полчаса Миро стоял на кладбище, у могилы Бейбута.

— Мы отомстили за тебя, отец. Не до конца еще, но уже отомстили… Спи спокойно!

* * *

Земфира возилась над бесчувственной Кармелитой, но та все никак не приходила в сознание. Тогда любящая мачеха и шувани перекрестилась, поцеловала икону и тихо произнесла:

— Господи, дай мне сил помочь ей!

В комнату ворвался Баро, бросился к дочери, схватил ее за руку.

— Дочка! Доченька! Кармелита!

В душе у него все так и переворачивалось. Наконец он повернулся к Земфире:

— Она не слышит меня?

— Рамир, разреши мне…

— Верни мне ее! Земфира, верни мне дочь!

— Я стараюсь изо всех сил, Рамир… Только ты не должен мне мешать.