Во имя любви

— Ну тогда и я поспешу вернуть ему свой долг. Олеся, передай-ка мне бумаги… Вот — это закладная на его дом и все имущество. Правда, я собирался отдать ее ему лично, но… — Астахов на глазах у Максима разорвал закладную на множество мелких кусочков.

Максим улыбнулся:

— Так даже лучше, Николай Андреевич. Просто Баро оставляет дом нам с Кармелитой… И еще, Николай Андреевич, Олеся, мы с Кармелитой приглашаем вас на нашу помолвку. Придете?

— И ты еще спрашиваешь? Обязательно! А когда?

— Сегодня.

— Ой, Максим, ты знаешь…

Но тут на помощь Максиму пришла Олеся:

— Ничего-ничего, дела подождут, а помолвка собственной дочери — и есть главное дело!

Астахов улыбнулся, соглашаясь с таким убедительным аргументом.

* * *

Этим же утром Миро, как и обещал, приехал к Зарецкому.

— Ради какого же такого таинственного дела ты позвал меня, Баро?

— Смотри, — Зарецкий развернул перед ним тряпичный сверток.

В тряпице показались серьги, кольца, перстни.

— Это, Миро, золото табора, которое твой отец передал мне в трудную минуту, ты знаешь…

Баро развернул и другую тряпицу — из-под нее показался золотой слиток.

— А это, — продолжал Зарецкий, — это священный слиток нашего рода, — и Баро поцеловал холодный металл. — Сейчас мы с тобой отнесем все это к Халадо…

— В кузницу? — удивился Миро.

— Да. Мы сплавим золото табора со священным слитком. И пусть это будет хорошим знаком для единения нашего рода!

Миро пришел в восторг от такого мудрого и благородного предложения старшины рода, и они, не мешкая, отправились к Халадо, тем более что кузнец с Грушей тоже собирались уйти с табором из города вместе со своим бароном.

И вот уже Баро держал в руках один большой слиток.

— Много лет, Миро, я был хранителем нашего священного золота. Но теперь пришло твое время. Ты — вожак табора, а я — цыган твоего табора. И я передаю этот священный слиток тебе!

— Баро… — Миро никак не решался протянуть руки и принять цыганское золото. — Может быть, ты передумаешь и сам встанешь во главе табора?

— Я уже все обдумал, и менять мне нечего. Я знаю, что передаю нашу святыню в надежные руки.

Баро опустился на колени, Миро сделал тоже самое. Баро поцеловал слиток и передал его молодому цыгану. Миро принял священный слиток и тоже его поцеловал. После этого мужчины встали и пожали друг другу руки.

— Я клянусь тебе, — волнующимся, но твердым голосом заговорил Миро, — клянусь, что никогда у тебя не будет повода усомниться в чистоте моих действий и помыслов!

— Да хранит тебя Бог, мой мальчик!

* * *

Когда Баро вернулся домой, Земфира уже практически собрала вещи.

— Можно ехать, Рамир, все готово.

— Хорошо, сейчас едем… — Баро грустным взглядом посмотрел на свою гордость — ковер с цыганскими ножами и кинжалами.

— Рамир, ты собирался раздавать и продавать лошадей…

— Да. А почему ты об этом заговорила?

— Сегодня у твой дочери помолвка, Рамир… И моя дочка тоже скоро выходит замуж…

— Люцита выходит замуж? Поздравляю! Аза кого, за Миро? Он мне ничего не говорил.

— Нет, не за Миро. Ее жениха зовут Богдан.

— Богдан? — Баро никак не мог вспомнить цыгана с таким именем.

— Это Рыч, Рамир.

— А я и забыл… Они будут кочевать с табором? — нахмурился Зарецкий.

— Нет. Рыч выполнит твое условие — они решили идти своей дорогой. И я прошу тебя, подари им двух лошадей!

— Хорошо, сегодня в таборе я сделаю это.

— Их не будет в таборе. Они уходят сейчас, и как раз пришли попрощаться.

— Тогда пойдем к ним.

Рамир и Земфира Зарецкие вышли во двор. Баро обнял Люциту как родную дочь. Затем, хмурясь, подошел к Рычу и протянул ему руку. Рыч крепко пожал ее своей рукой.

Люцита и Земфира внимательно наблюдали за ними, прижавшись друг к дружке.

Баро подвел под уздцы к Рычу двух лошадей.

— Это вам, Рыч, — тебе и Люците. И пусть они привезут вас к счастью!

А через несколько минут Баро и Земфира уже махали вслед молодой паре.

Вдруг мимо них, как ветерок, пронесся Васька. Он едва догнал Рыча и, запыхавшись, протянул ему цыганский нож — тот самый, что когда-то Рыч отдал ему в склепе на кладбище. Малец прослышал, что Рыч теперь — хороший цыган и что он уезжает. Потому решил вернуть ему самую ценную в мальчишеском представлении вещь. Однако Рыч ножа не принял:

— Я же подарил его тебе, Вась, — он твой! — Богдан заговорщицки подмигнул восьмилетнему Василию.

Они с Люцитой последний раз помахали на прощанье Баро, Земфире и стоявшему рядом с ними Ваське и скрылись за поворотом окраинной зубчановской улицы.

* * *

Астахов ушел, а Света осталась. Осталась одна. Вернее, не совсем одна, потому что в ней уже жил еще один человечек — ее будущий ребенок. Но одиночество от этого чувствовалось только еще сильнее.

Жених и отец ребенка только что ее бросил — и сделал это грубо и недвусмысленно, не оставив никаких сомнений. Ее отец — арестован, все вокруг говорят о нем такое, что волосы дыбом встают. Что же делать ей? На кого опереться в жизни? На чью помощь рассчитывать? Как страшно оставаться одной на всем белом свете!

Вчера она сказала Астахову, что не может вот так просто взять и к нему переехать. А вот теперь решила сама к нему пойти, уговаривая себя, что идет просто в гости.