Во имя любви

Он хоть и маленький, но настоящий воин. У него храброе сердце. Он нам, взрослым, помогал выслеживать бандитов. И тоже мог погибнуть от их ножа или пули. Так что обвинять во всем Васю — нечестно. Разве мама в первый раз его искала? Нет! Но в прошлые разы все заканчивалось хорошо, а сейчас…

Виноваты бандиты, и больше никто. Свою злость и месть нужно направить против них, а не против брата. Вы должны быть все вместе. Особенно сейчас!

Сестра подошла к Ваське, вытерла ему слезы. В эту минуту она стала старше лет на десять. Поскольку почувствовала себя старшей женщиной в семье.

А старшая женщина — это не только строгость, но и великодушие.

— Ладно, хватит плакать! — сказала девочка. — Если душа мамы сейчас смотрит на нас, ей и вправду будет больно, обидно, что мы ссоримся. Мы должны быть все вместе! Не плачь, Васька… Ты не виноват…

Все дети обняли друг друга. И снова расплакались.

Теперь уж вместе — хором…

* * *

Беседа с Форсом прошла именно так, как нужно. Да, конечно же, он отбился и на этот раз. Но понял, что все еще "на крючке". И осознал, что при желании следователь Солодовников может создать ему крупные неприятности.

А может и не создать…

Теперь еще стоит поговорить с этой самой Тамарой Александровной. Ее тоже хорошо бы держать в подвешенном состоянии. Ибо, судя по некоторым предыдущим делам из архива, дамочка эта совсем непростая.

Ефрем Сергеевич застал Астахову в гостинице. Пришел в номер и коротко, минут за двадцать, рассказал о преступлении, произошедшем в городе.

— Не понимаю, при чем здесь я? — осведомилась Тамара.

— А при том, что я должен задать вам несколько вопросов.

— Извините, но я не понимаю, какое я отношение имею к вашим преступникам?

— И я тоже пока не понимаю, какое именно. Вот как раз поэтому и хочу спросить вас. Где вы находились сегодня ночью?

Тамара встала со стула, вспыхнула, всем своим видом показывая, что задавать такие вопросы женщине, по Меньшей мере, неприлично. Но вся эта пантомима не произвела на Солодовникова ровным счетом никакого действия.

— Я повторяю свой вопрос: где вы были прошедшую ночь?

— А вам не кажется, что это мое личное дело? Вы мне не муж. Я не собираюсь оправдываться перед вами!

— И все-таки вам придется ответить на мой вопрос. Не важно — здесь или у меня в кабинете, куда я вызову вас отдельной повесткой. А если вы не явитесь, то из разряда свидетелей вы попадете в разряд обвиняемых, и я буду вынужден вас арестовать. Понимаете, я больше чем муж, я — следователь!

— Даже так! А в чем меня обвиняют?

— Пока ни в чем. Вас всего лишь просят дать свидетельские показания, от которых зависит жизнь и свобода человека.

— Ладно, уговорили! Валяйте, спрашивайте.

— Я уже спросил дважды. Так все же, где вы были сегодня ночью?

Для приличия помолчав еще какое-то время, Тамара все же выдавила из себя:

— У Форса…

— Всю ночь?

— Да, всю ночь! — с вызовом сказала она.

— А в каких вы отношениях с Форсом?

— Ну, вы же взрослый человек… Что, неужели тут еще нужно что-то объяснять? Так не понятно? В отношениях, мы находимся в тех самых отношениях! Вы довольны?

— Ну, вообще-то, да. Будем считать, что разговор закончен. Только учтите, что господин Форс подозревается в совершении некоторых неблаговидных деяний. Я верю, что вы — честный человек. И поэтому предупредил вас. Если вы из-за него окажетесь втянутой в какую-то грязную историю — сами будете виноваты. Вы понимаете это?

— Понимаю.

— Так что помните: вас охраняет родная российская милиция. И если что-то в Форсе вам покажется подозрительным, мы всегда готовы вас выслушать.

— Хорошо…

— Всего вам доброго, — Солодовников ушел.

А Тамара схватилась за голову. Час от часу не легче. Как она поняла, новый следователь порекомендовал ей, в случае чего, стучать на Форса. И если она не будет этого делать, на нее с радостью навесят какое-то из его грязных дел. А если будет — то противопоставит себя самому Форсу.

И еще неизвестно, что страшнее.

* * *

Астахов снова рассматривал новые Светины картины. И они ему нравились все больше.

Он всегда так делал. Смотрел картины. Потом на какое-то время забывал о них. Просто выбрасывал из головы. А потом вновь смотрел. И уже тогда принимал окончательное решение.

А решение было такое — в Свете действительно проснулась художница. Еще не оформившаяся, но очень перспективная. Вот именно сейчас, когда она начала быстро расти, ее нужно нагружать работой. Что бы ей заказать?..

Портрет Олеси! Да, конечно. Хочется, чтобы в кабинете она всегда была рядом, даже когда уходит. К тому же сохранить любимую для истории, для вечности — приятное дело.

Для Светы такой заказ стал приятной неожиданностью. И признанием ее таланта. Ведь она всегда так уважала главного управского коллекционера — Астахова. Вот только работать с Олесей оказалось очень трудно.

Для того чтобы быть моделью, нужно обладать изрядной самоуверенностью. А в Олесе этого не было. (После тюрьмы вообще трудно оставаться самоуверенным человеком.) И оттого, садясь напротив холста, она всегда зажималась.

— Олеся! — в очередной раз окликнула ее Света.

— Что?