Во имя Науки! Убийства, пытки, шпионаж и многое другое

С одной стороны, такая реабилитация может шокировать. Почти наверняка генетика в России не будет запрещена еще раз и поддержка Лысенко останется уделом нескольких маргиналов. Но экстремистские идеи могут иметь последствия, и новый лысенкоизм искажает российскую историю и маскирует невероятный ущерб, который нанес Лысенко, уничтожая[52] или лишая слова коллег, не говоря уж о тысячах сельхозпроизводителей, потерявших урожаи из-за его учения. Сам факт того, что даже в России некоторые ученые поднимают на щит Лысенко, говорит, насколько глубоко укоренились антизападные настроения в этой стране.

И есть что-то угнетающе знакомое в возрождении Лысенко. Даже в западном мире идеология постоянно искажает научные представления людей. Почти 40 процентов американцев верят, что Бог создал человека в его нынешнем виде и эволюция здесь ни при чем. Почти 60 процентов республиканцев считают, что глобальное потепление не связано с человеческой деятельностью. В 2008 году Сара Пэйлин высмеивала исследование на дрозофилах, и в этом нельзя не услышать эхо идей Лысенко, хотя во всем остальном между ними нет ничего общего[53]. Какими бы самодовольными ни выглядели либералы, некоторые их левацкие идеи – например, истерия по поводу генно-модифицированных продуктов или теория «чистого листа» человеческого разума – выглядят пугающе похоже на возвращение лысенковщины.

К чести Гарри Голда и Клауса Фукса, современников Лысенко, надо сказать, что они постепенно протрезвели и поняли, какими чудовищами были Сталин и его приспешники от науки, какую угрозу они представляли не только науке, но и всему человечеству. Впрочем, прозрение пришло слишком поздно. Как заметил однажды Фукс, «одни люди взрослеют в пятнадцать лет, другие в тридцать восемь. В тридцать восемь это намного болезненнее». Но пока Фукс и Голд продолжают воровать секреты Манхэттенского проекта и делают все, чтобы вручить Иосифу Сталину атомную бомбу.

В сентябре 1945 года Фукс и Голд встретились в Санта-Фе. Эта встреча описана в начале главы. Вторая мировая война закончилась, но Советы уже вовсю готовились к холодной войне и более, чем раньше, нуждались в секретах атомной бомбы.

Тем вечером Фукс, к удивлению Голда, сказал, что он и другие британские ученые, работающие в Лос-Аламосе, вскоре собираются возвращаться в Англию. (Поводом для поездки в Санта-Фе Фукс придумал закупку спиртного для прощальной вечеринки с британцами; отсюда и позвякивание бьюика – багажник был полон бутылок.) По словам Голда, они даже весьма приблизительно обсуждали его визит в гости к Фуксу в Англию, поскольку ему всегда нравились Вордсворт и Шекспир и он хотел побывать на их родине. Фукс сказал, что это было бы замечательно. Затем передал Голду пакет с чертежами бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки.

Голд отправился в Нью-Йорк на назначенную встречу, которая не состоялась, и был вынужден две недели носить бумаги с собой. Это его чрезвычайно утомило. С учетом пережитого стресса и дополнительных расходов, которых потребовала поездка в Нью-Мексико, Голд в очередной раз решил, что пора завязывать со шпионской деятельностью.

Но шпионская деятельность не собиралась его отпускать. В 1946 году «Пенн Шугар» опять уволила Голда. Он направил запрос в КГБ о финансовой поддержке, чтобы открыть свою лабораторию по изучению термодиффузии, но ему отказали, после чего Голд поехал в Нью-Йорк в надежде найти работу у своего коллеги-химика (и агента советской разведки) по имени Эйб Бротман. Это было большой ошибкой. ФБР уже следило за Бротманом, и кураторы Голда посоветовали ему не иметь ничего общего с этим человеком. Но Голд либо забыл их предупреждение, либо проигнорировал его – и устроился на работу. (Когда советский куратор Джон узнал, что Голд работает у Бротмана, то публично закричал на Голда: «Дурак! Угробил одиннадцать лет подготовки!») Поскольку Бротман уже был в черных списках ФБР, то и Голд попал под подозрения в шпионской деятельности. В июле 1947 года они оба уже будут давать показания перед большим жюри.

Бротман не меньше устал от требований советских кураторов, чем Голд; в приватных разговорах он выказывал готовность рассказать о своей роли в системе советской разведки и угрожал потянуть за собой всех. Но на свидетельской трибуне взял себя в руки и все отрицал. Через девять дней пришла очередь Голда давать свидетельские показания. Накануне вечером он заскочил на квартиру Бротмана, и они поехали кататься на машине. Голд хотел обсудить детали своих показаний, чтобы они не противоречили показаниям Бротмана, но каждый раз, когда он затрагивал эту тему, Бротман начинал разглагольствовать о гибели капитализма. В конце концов Голд бросил эту затею, и в четыре утра они остановились, чтобы поесть арбуз.