Во имя ненависти

Киндеев Алексей Григорьевич Во имя ненависти

Некоторые из записок немецкого летчика Карла Геттенса.

2 марта 1943 года. Среда.

Я делаю эту запись преисполненный чувствами всевозможными, и на первый взгляд, не совместимыми между собой. Мне, вчерашнему выпускнику летной школы, оказавшемуся по предписанию, на Украине, вся моя прошлая жизнь, кажется сегодня ненастоящей, может быть, даже фантастической. В голове моей смешалось в один неясный клубок множество мыслей, и разнообразные эмоции испытываю я ныне, на аэродроме ?34 Вейнховин, наспех сооруженном нашими инженерными войсками, на пшеничном поле. Аэродром этот располагается возле небольшого, прежде военного городка, названия которого не знаю. Здесь я начинаю свою карьеру. Здесь нашей группе предстоит провести две недели, прежде чем ее допустят к участию не в тренировочных, но боевых вылетах. До той поры мне, как и прочим вчерашним курсантам, придется довольствоваться знакомствами с летным и техническим персоналом и изучением тактики боевых действий эскадрильи в которую нас определили. Ныне же каждый рассвет, приходится встречать в полной боевой готовности. После короткой переклички, слушаем метеосводки, которые многочисленные метеостанции Германии и оккупированных стран присылают по телетайпу. Эти метеосводки так часто не соответствуют реальности, что кто-то из технического персонала выдвинул шутливую версию о том, что этот прогноз погоды отвечает лишь настроению фюрера, но никак не действительности.

Впрочем, что в этой стране вообще может действительности соответствовать?

СССР, это совершенно особенная среда, в которой все, кажется, перевернуто с ног на голову. Это мир контрастности. Широкие степи сменяются непроходимыми болотами и лесами, а ветхие одиночные постройки - многочисленными городами. И лишь одно здесь неизменно и повсеместно - дрянные дороги. Транспортные пути сообщения, вот настоящий бич сухопутных армий вермахта на Восточном фронте. Логическое мышление всякого немца отвергает возможность существования где-нибудь в Германии той нелепицы, что русские называют дорогами. Но, как говорят знакомые мне ветераны восточной компании, в России, не имеется привычных всякому цивилизованному европейцу стезей. Есть лишь покрытые рытвинами и ухабами, имеющие множество загибов на одну милю, неровные колеи. Не так давно мне довелось наблюдать те мучения, которые испытывали военнослужащие инженерного корпуса люфтваффе, тщетно пытаясь вытянуть из грязи, застрявший прямо посреди дороги грузовик. А ведь еще не началось время "распутицы"! Ходит молва, что в этой Богом проклятой стране, оно начнется лишь ближе к апрелю. Наш школьный инструктор по летной подготовке, вероятно, пришел бы в ужас, если бы узнал, что частям люфтваффе порой приходится действовать в условиях, неприемлемых для эксплуатации любого типа транспортных средств. Впрочем, если погода вовсе не позволяет летчикам подниматься в воздух, пилоты, офицеры и фельдфебели, собираются в комнатах ожидания, где проводятся совещания. Не редко на таких совещаниях говорят о городе, который навеки останется в истории вермахта как символ невзгод и величайших его поражений - Сталинграде.

Сталинград... Некрополь для целой армии. В последние месяцы, о нем говорят повсюду. В том проклятом месте погиб мой приятель, Пауль Хичлер. Прекрасный был человек, преданный друг и просто веселый парень, игравший на фортепьяно произведения немецких композиторов прошлых веков. Где то он сейчас? Где его звонкий смех? Где та романтика его души, которой так восторгались девушки? Остались у его матери только воспоминания о погибшем сыне и ее горе от его потери. А мне, в наследство от этого человека, досталась только добрая память. Он ушел навсегда, выполняя последний в своей жизни долг - служение своей Родине. Родина направила его под Сталинград и оставила там навсегда. О сотнях тысяч солдат вермахта, подобных Хичлеру, ныне, в Германии, предпочитают не говорить. Зато начинают поговаривать о предательстве нескольких высокопоставленных немецких генералов. В Берлине называют поступок Паулюса мерзким. Мне кажется, что там предпочли бы видеть его мертвым. И нет, наверное, в Германии того национал-социалиста, который сегодня не произносил бы с презрением и ненавистью это имя.