Во имя отца и сына

Второй раз в своей жизни Лада захмелела от вина и от новой обстановки, в которой находилась. Робко войдя в квартиру Братишки, она через полтора часа уже успела так освоиться, что на какой-то миг почувствовала себя хозяйкой, взрослой и самостоятельной. Ей это было приятно. Она не очень противилась, когда Дима ее поцеловал. Ее охватило чувство, которое она не в состоянии была выразить. Она не то что хотела дать волю инстинктам, а просто с тайным любопытством желала новых, не изведанных ею ощущений, о которых читала в популярном молодежном журнале. И именно не свои, а чужие слова она сказала заплетающимся языком, когда Дима притворился обиженным:

- Хорошо, я буду твоей…

Потом Лада плакала, ненавидя его и презирая себя. Настойчиво спрашивала, глядя сквозь слезы в его холодные глаза:

- Ты любишь меня? Дима?

- Поздновато спрашиваешь: надо было чуть пораньше, - цинично бросил он.

Что-то зловещее было и в его словах, и во взгляде. И Лада почувствовала себя маленькой, беспомощной и беззащитной.

Зазвонил телефон. Дима снял трубку. Ефим Поповин напоминал:

- У тебя включен телевизор?

- Нет, а что?

- Как что? Ты забыл?!! Забыл, что через час увидишь меня на голубом экране? Кстати, напомни и своему родителю, скажи, что выступает твой шеф, доцент из университета. Он таки на даче? Ну позвони ему туда и напомни, пусть немедленно включит телевизор. Будь здоров, звони и не пропадай. Ты мне в эти дни понадобишься.

Пока Дима разговаривал по телефону с Поповиным, а затем с отцом, Лада, не простясь и оставив "Юность", тихо исчезла. Дима не удивился и тем более не огорчился.

Ефим Поповин не мог жить без коммерческих махинаций. Казалось бы, что человеку еще надо? Все есть: квартира, дача, машина, должность директора коммерческого склада стройматериалов, кругленькая сумма на черный день. И все-таки чего-то ему недоставало для полноты счастья - быть может, еще одной тысячи и… славы.

Однажды он прочитал на последней странице "Известий" лаконичное объявление: "Инюрколлегия по наследственным делам разыскивает по делу Михаила Гершберга его сына Павла Николаенко". Прочитал и ахнул, осененный грандиозной мыслью.

- Послушай, Хол, - спросил он присутствовавшего при сем Мусу Мухтасипова, - твоего дружка Николаенко Пашкой звать?

- Ну допустим.

- Срочно тащи его ко мне.

- На предмет?

- На, читай, - и он сунул под нос Мусы "Известия". - Ты можешь стать миллионером.

Муса был сообразительный парень по части "комбинаций", пожалуй, даже превосходил самого Поповина. Он сразу разгадал "идею" Ефима Евсеевича. Скорчив физиономию, он обронил:

- Ничего не выйдет: наследство Михаила Гершберга вы не получите.

- Ты уверен?

- Пашкиного отца зовут не Михаил, а Тарас. Это раз. Пашкина фамилия оканчивается на "в" - Николаенков. А вам нужна голенькая, без этого дурацкого "в". Это два. И, наконец, Пашкин отец жив и работает в каком-то НИИ. Это три.

- Отпадает, - сокрушенно вздохнул Поповин, облизывая свои мясистые облезлые губы. - Считай, что миллион с тобой упустили.

- Зачем вам миллион? - Лисья мордочка Мусы вытянулась, в хитрых глазках заиграли огоньки. - Вам что, мало?

- С меня хватит. Я могу и на зарплату прожить. И живу. О тебе забочусь и о твоих дружках. Где Дин? Что-то его давно не видно.

Читая в газетах о героях Отечественной войны, имена и подвиги которых стали известны людям только теперь, Поповин с завистью думал: а ведь я тоже воевал. С самого первого дня, с первой минуты. Почему ж обо мне не пишут, почему не награждают? И он решил добиваться восстановления справедливости. Да, в роковое утро 22 июня сорок первого года рядовой Ефим Поповин вместе со старшим пограничного наряда поваром Матвеевым был на границе и сделал первый выстрел по фашистам. Поповин струсил, бой с фашистами вел Матвеев, пока не был ранен. Тогда Поповин, посоветовав Матвееву сдаваться в плен, бросил товарища и убежал на заставу, где доложил лейтенанту Глебову о своих "подвигах" и о том, что Матвеев убит. Он был уверен, что фашисты прикончат раненого пограничника. После войны Ефим Поповин, чтобы удостовериться в точности своего предположения, поехал на родину Матвеева, в Ярославскую область, и там окольным путем узнал: Матвеев не вернулся с войны. Родные и близкие считают, что он погиб в первом бою на границе. Поповин торжествовал: единственный свидетель унес на тот свет правду о предательстве Ефима Поповина.

Но это было не совсем так. Два пограничника пятой заставы встретились в фашистском плену: Матвеев и Федин. Первый рассказал второму о трусости Поповина, Леон Федин, бежавший затем из лагеря военнопленных; сообщил о Поповине Глебову и Ефремову. Поповин же не знал этого, поэтому действовал напористо, расчищая себе путь к воинской славе. Прежде всего, на чистом пожелтевшем листке, вырванном из старой, довоенной тетради, Ефим простым карандашом написал:

"Дорогие товарищи! Родина, братья и друзья!