Во мгновение ока (СИ)

— Теперь я скажу свое слово! — грозный голос Леонидаса сотряс гостиную. — И ты выслушаешь меня, Мел, очень внимательно! Твой отец лежит сейчас наверху и слышит всю ту безобразную ругань, которую ты устроила! Тебе не стыдно перед ним? Не стыдно перед матерью, дедом? Мел, на тебе сейчас лежит вся ответственность за будущее семьи — именно ты, а не Лукас, должна будешь возглавить компанию, это тебе предстоит стать главной, стать опорой. Твой отец болен и не сможет вести все дела сам, так стань же ему помощницей, а не обузой! Если ты продолжишь напиваться, то очень скоро превратишься в маргиналку, я тоже не вечен, и с кем тогда останется Лукас? Ты об этом подумала? Подумала или нет?!

От строгой отповеди деда Мел стушевалась и притихла на минуту. Она вся съежилась от обиды, но вдруг на ее лице обозначилась нервическая улыбка, постепенно переходящая в болезненный, неудержимый смех.

— А пусть за ним ухаживает его марокканская любовница, — девушка дрожала мелкой дрожью. — Что? Что, мама, почему ты так смотришь? Это будет справедливо, у папы своя жизнь, у меня своя. Никто никому ничего не должен. Он счастлив, я счастлива, он со своей любовью, я со своей — с бутылкой. Это же замечательно!

— Мел, ты переходишь все границы! — Маиза еле удержалась от того, чтобы влепить дочери пощечину.

— Дедушка, что это тебя так озаботила судьба папы? — Мел невозможно было остановить в ее экзекуции над родными. — Тебе было плевать на него всю жизнь, ты вообще им никогда не интересовался, как и ты, мама! Здесь никто никем не интересуется, семейка эгоистов, все, все до единого! Вы его заметили только тогда, когда он покалечился. Чтобы хоть что-то значить в этом доме, надо быть либо мертвым, как дядя Диогу, либо инвалидом, как папа!

— Мел! — Далва в ужасе перекрестилась. — Да в нее же точно бес вселился, сеньор Леонидас!

— А может, мне воспользоваться этой хитростью? Вот пойду сейчас и прыгну с высоты, разобьюсь ли, выживу — меня все сразу станут любить и жалеть, это, похоже, единственный способ!

С этими словами Мел побежала наверх вся в слезах. Она заперла свою комнату на ключ изнутри и буквально сползла по двери на пол, сотрясаясь от рыданий. Анестезия от алкоголя прошла — после нее душевные страдания казались адскими, почти нестерпимыми, в тысячу раз сильнее тех, что были до этого. Сердце мучили гнев, стыд, обида, ощущение безысходности… Мел хотелось вновь напиться — до безумия, до беспамятства, до потери пульса, только бы ничего не чувствовать, только бы унять эту раздирающую боль, которой, казалось, нет излечения.

***

Маиза вошла в спальню и невидящим взглядом уставилась в окно.

— Маиза, что произошло? — обеспокоенно спросил Лукас. — Я слышал, как кричала Мел, как вы ссорились.

— Мы не просто ссорились, — через силу ответила женщина, отошла от окна и села на кровать, прикрывая лицо ладонью, — Мел пришла домой вусмерть пьяная и наговорила ужасных вещей.

— Пьяная?! Но Мел не пьет, никогда не пила!

— Теперь, как видишь, пьет, — печально вздохнула Маиза. — Господи, это какой-то кошмар. Какой-то кошмарный сон. Скажи, что я сейчас проснусь и ничего этого не будет.

— Нет, Маиза, не проснешься. Я тоже раньше так думал: закрою глаза, а наутро открою — и все как прежде. Встану с кровати, умоюсь, спущусь к завтраку, после поеду в компанию, буду сидеть там до вечера и перебирать отчеты. Потом пойду гулять по набережной, смотреть на звезды и слушать океан. Сяду в машину и поеду домой, поднимусь наверх, лягу спать. А на следующий день все повторится. В конце концов, тебя начинает тошнить от этой стабильной реальности, но ты к ней привыкаешь. А однажды всему приходит конец — вот так внезапно. Все в одночасье меняется, и тебе становится страшно. Я знаю, что тебе страшно.

Маиза ничего не сказала в ответ на его речь, а только с горечью расплакалась. Лукас никогда не любил наблюдать ее слез — они ассоциировались у него с манипуляцией, шантажом, позерством. Каждый раз, когда Маиза кричала или плакала, ему хотелось съежиться до микроскопических размеров или сбежать на край земли, но в этот раз все было иначе. Лукас впервые по-настоящему жалел жену, но он не знал, какие слова подобрать, чтобы ее утешить — они крайне редко говорили по душам.

— Мел у себя? — вдруг спросил он. — Пусть она зайдет ко мне, я с ней поговорю.

— Она заперлась в комнате, никого не хочет видеть. С ней бесполезно сейчас разговаривать. Может, завтра удастся до нее достучаться. Ты можешь представить себе нашу дочь пьяной, грязной, совершенно невменяемой? Нет-нет, такому беспутству нужно положить конец как можно раньше, и мы сделаем все для этого. Обещай, Лукас.

— Обещаю, — уверенно сказал Лукас и слегка пожал ее пальцы. — Я сделаю все, от меня зависящее.

========== Часть 12 ==========