Во мне живет вселенная

Говорят, ее отчаянный крик услышали здесь, на Земле, спустя миллионы лет, после того, как она сожгла своей болью целую планету. Говорят, она сожжет и наш мир, когда человеческая жестокость перейдет все границы.

Небо во время рассказа Хоупа вспыхивало образами, возникающими у меня в голове. Далекая планета, ее разноцветные реки и вездесущий свет Надежды - все это озарялось у нас над головами, и все это померкло, когда Хоуп замолчал.

- Откуда ты знаешь эту легенду? - спрашиваю я после недолгого молчания.

- Когда-то тебе ее рассказали. Ты была еще совсем маленькая.

- Очень грустная история. Почему ее муж сделал это? Как Элпис до этого не замечала жестокости в его глазах?

Хоуп пожимает плечами, разглядывая небо, на которое будто бы рассыпали разноцветные блески.

- Когда человек слишком любезен с тобой, вероятно, ты ему противен, но он пытается это скрыть, - задумчиво говорит он. - Кстати, видишь этот диск звезд? - Хоуп показывает наверх, привлекая мое внимание:

- Это наша ближайшая галактика - Андромеда.

Я останавливаюсь оглянуться. Мы находимся на поляне огромных одуванчиков, высотой по мой локоть. Их пушистые головки словно светятся в этой теплой, умиротворенной ночи.

- Не понимаю, как люди могли пойти на такое, - говорю я, срывая один одуванчик. Недолго думая, я дую на него, и его пушистое одеяние разлетается, становится маленьким облаком семян, вздымающих вверх. Я пытаюсь дотянуться до них, но они уже высоко над головой, у самих звезд, кажется, сами стали звездами.

- Во всех нас живет зверь, Лина. Тот первоначальный дух, заложенный самой природой. Агрессивный, полный чувством самосохранения он выходит лишь после того, как человеческий, цивилизованный дух сломлен.

Хоуп молчит немного, а потом спрашивает:

- Ты не думаешь, что твой отец - просто слабый человек, у которого умерла жена, и который остался с маленькой дочкой, не зная как ее воспитывать? Он болен психически, ты это знаешь. А стоит ли так ненавидеть больного человека?

Здесь очень тихо. Кажется, Хоуп оградил меня от всех внешних звуков, чтобы я прислушалась к его словам. Мне так грустно, так больно и одиноко, что я хочу, чтобы меня оставили в покое.

- Твой отец не слушает тебя, он заперся в своем мирке, как и ты в своем. Просто у вас миры разные. Ты должна попытаться перестать его ненавидеть, даже если это будет непросто. Где-то в глубине души ты понимаешь, что он любит тебя.

- Когда-то он любил меня. Сейчас он любит только выпить.

Я отворачиваюсь и иду через поле одуванчиков, касаясь их высоких стеблей. Я не могу избавиться от чувства, что нахожусь на приеме у психолога. Мне опять хочется убежать, только бы не слушать все это, не разбирать свою жизнь, как какую-нибудь головоломку.

Я начинаю бежать. Хоуп остается где-то позади, но я будто и не убегала никуда. Над головой по-прежнему звезды в крапинку, вокруг меня - одуванчики, и тишина все еще сводит с ума.

Вдруг я замечаю, как на руках, словно на фотопленке, проявляются отпечатки пальцев; опускаю бретельки платья и вижу на плечах множество болезненно-фиолетовых синяков. Я слышу отдаленно, но вскоре слишком громко голос отца.

Он кричит:

- Ты такая же, как и она!.. Потаскушка!.. Я любил ее!

Я прижимаю ладони к ушам, но голос не исчезает: он звучит в голове, скребет перепонки и заставляет сердце биться настолько быстро, что тошнота подступает к горлу.

Я чувствую, как рву. Надо мной потолок, а не приближенная Андромеда, я вижу пол, мимолетом подушку, а затем - снова поле одуванчиков. Теперь передо мной на коленях стоит Хоуп, он приобнимает меня за плечи и что-то тихо говорит, пытаясь успокоить.

- Ты так переживаешь, - наконец, я разбираю его слова. - Иногда мы переживаем понапрасну, или слишком бурно, когда можно просто погрустить. Это всего лишь синяки, Лина. Жизнь оставит и не такие следы. Нужно быть сильной, слышишь? Нужно уметь прощать.

Он гладит меня по спине, пока я цепляюсь за его рубашку, дрожа от отвращения к родителям и к самой себе. Я чувствую себя грязной, запятнанной судьбой отца. Почему тень его жизни должна падать и на меня?

- Ненавидеть всегда легче, поэтому в мире столько ненависти.

Я слышу его голос, как во сне, а потом понимаю, что это и есть сон, и начинаю смеяться.

- О, боже, какая же я жалкая! - сквозь смех и слезы говорю я. - Мне настолько одиноко, что я плачу в жилетку своему Подсознанию.

Хоуп смотрит на меня, на его глазах я замечаю слезы.

"Всему моему существу плохо, - думаю я, - и, несмотря на то, что он выглядит как мужчина, он - женщина, он - это я, просто сильная моя сторона".

- И я пока не сдался, - кивает Хоуп. Он касается синяков на моих плечах, а потом отодвигает ворот рубашки, показывая свои.

- Я - это ты, - шепчет он. - Но я мудрее.

Я не видела отца вот уже несколько дней.