Во сне и наяву

Мне хотелось заплакать, но за последние полтора года я разучилась. Глаза мои были абсолютно сухими, и, как ни силилась, я не смогла выдавить ни слезинки.

Потом я наконец засыпала, но мои удивительные сны мне больше не снились. Да и зачем – все они сбылись и стали явью. Я была красива, богата, запросто болтала на иностранном языке, обсуждала модные выставки и концерты, кружила голову солидным деловым мужчинам – и все это с тяжелым камнем на сердце, с гнетущим чувством собственной вины и низости…

При этом моя любовь к Толику ничуть не уменьшалась, была все такой же неистовой, преданной, как и в детстве, когда истоком ее служила жалость к его одиночеству и обездоленности.

Мне казалось, я изучила каждый его жест, каждый взгляд, каждый вздох. Я могла без труда угадывать по его лицу, когда он только начинал сердиться, знала, что иногда по утрам и вечерам его беспокоят боли в израненной спине, что от холода у него немеют ноги – хоть Толик практически никогда не говорил об этом.

Я каждую минуту боялась, что с ним случится какое-нибудь несчастье: обманут компаньоны, вернется старая, грозная и неотвратимая болезнь. Мне хотелось закрыть его собой, как ребенка, защитить от всех напастей, подставить руки, оградить от негативных эмоций, разочарований, страданий.

Из училища меня давно отчислили за непосещение, и, чтобы не искали, я написала Марине Ивановне письмо – полуправду-полуложь: мол, живу у Толика, работаю в его фирме секретаршей, собираюсь за него замуж.

Та в ответ сухо поздравила меня и сообщила, что суд по поводу моих комнат пока откладывается за неимением нужных документов, но все равно справедливость рано или поздно восторжествует.

На этом мое общение с директрисой закончилось, и я вздохнула с облегчением.

11

Незаметно подкралось совершеннолетие: мне исполнилось восемнадцать. Незадолго до этого я наконец получила однокомнатную квартиру в Бутово, которую мы с Толиком тут же сдали за хорошие деньги.

Летом Толик повез меня отдыхать в Варну, на Золотые Пески.

Было только начало июня, море еще не прогрелось. Мы купались в бассейне с ослепительно-синей водой, а в центре его, на островке, оборудованном под кафе, усатый повар-болгарин жарил блинчики, кидая их на раскаленный противень.

Наш отель стоял на самом побережье. Вечером мы выходили гулять на набережную, а потом до утра сидели в небольшом уютном ресторанчике. Там Толик познакомился с пожилым немцем, которых на Золотых Песках было пруд пруди. Его звали Рудольф, он имел свой бизнес в маленьком городке и мечтал обзавестись российскими партнерами.

Я опасалась, что Толик заставит меня спать с Рудольфом, дабы извлечь из сотрудничества с ним какую-либо выгоду. Тот был омерзительно толстым, весь в складках жира, с огромным пивным брюхом. Кроме того, он сильно косил, его светлые, почти белые глаза постоянно съезжались к переносице, придавая лицу зловещее выражение.

Однако Толик не собирался предлагать меня немцу. Они быстро поладили, договорившись о чрезвычайно выгодном для обоих контракте.

Путевка закончилась, мы улетели в Москву, и Толик развил бурную деятельность по сбыту товара, предлагаемого Рудольфом. Вскоре выяснилось, что плавному течению сделки мешает некий предприниматель, почти целиком прибравший к рукам ту сферу, в которую надумал сунуться со своим посредничеством Толик.

У этого бизнесмена было прозвище Рыжий. Толик и его компания пробовали договориться с ним, но тот был непреклонен.

Тогда пришел черед выходить на сцену мне. Рыжий занимался не только коммерцией. Он успешно и увлеченно преподавал в одном из престижных столичных вузов и, несмотря на молодой возраст, уже успел заслужить звание доцента.

Было решено, что я позвоню ему домой и, представившись студенткой факультета журналистики, попрошу позволения написать статью о его деятельности.

Дальнейшее шло по отработанной программе. Клиента следовало затащить в койку, тайком заснять сцену близости на видеокамеру, а после позвонить и пригрозить: в случае неподписания контракта кассета немедленно попадет в деканат, и все узнают, что молодой доцент спит с абитуриенткой взамен на обещание помочь ей с поступлением в институт.

В случае особого упорства Рыжего я должна была лично подтвердить в деканате, что собиралась подавать документы в данный вуз, пришла на консультацию, и преподаватель тут же сделал мне недвусмысленное предложение.

План был разработан грамотно и четко, осечек не предвиделось. Как ни крути, Рыжий никуда не смог бы от нас деться.

Признаться, меня это дело захватило. Мысль о том, что мне предстоит соблазнить светило науки, а после заставить его плясать под свою дудку, тешила мое честолюбие.

Я унесла телефон в спальню, набрала номер, данный мне Толиком, и уселась по-турецки на кровати, нетерпеливо вслушиваясь в длинные далекие гудки.

– Слушаю, – неожиданно ответил приятный баритон.

– Валерий Павлович? – спросила я вкрадчиво.

– Да, это я. С кем имею честь?

– Мы с вами незнакомы. Меня зовут Лидия. Лидия Чернышова. Я студентка, будущая журналистка.

– Очень приятно, – произнес баритон. – Кто вам сообщил мой телефон?