Во сне и наяву

Я застонала, громко и хрипло, до крови кусая губы.

– Сейчас, – успокоил знакомый мягкий голос, – уколю, и станет легче. Ты заснешь и будешь спать долго-долго. А кости в это время начнут срастаться.

Мне вдруг захотелось посмотреть на того, кто разговаривает со мной так терпеливо и ласково, увещевая, словно неразумного, балованного младенца. Превозмогая дикую боль, я завертела головой, но никого не увидела.

– Тихо, тихо. Не шевелись, пожалуйста. Тебе пока нельзя двигаться. Слышишь, Василиса? Нельзя. Лежи спокойно, я сам подойду.

Что-то вдруг послышалось мне в этом спокойном, неторопливом тоне очень давнее, до боли узнаваемое, из глубокого детства.

Звякнули в лотке ампулы, тихо, почти неслышно, прошелестели легкие шаги. Мелькнул белый халат. Потом ко мне медленно приблизилось чье-то лицо: острые внимательные глаза, почти невидимые белесые брови, нос уточкой.

– Не узнаешь? Неужели я так изменился?

Губы дрогнули в едва заметной улыбке, открывая узкую щелку между двумя передними зубами. Мне показалось, я грежу наяву.

Влад.

Он протянул руку и осторожно дотронулся до моей щеки. Потом взял шприц. Я почувствовала слабый, как укус комара, укол в плечо.

– Спи, – сказал Влад, – спи, милая. Я здесь, рядом. Никуда не уйду. Спи.

16

У меня оказались сломанными обе ноги, правая рука и три ребра.

Первые несколько дней я не могла ни о чем думать, кроме своей боли. Она казалась мне живой, хитрой и неуловимой, как цыганка, ворующая детей. От нее нельзя было ни спрятаться, ни скрыться, было лишь одно спасенье – тонкое жало шприца, приносившее вожделенный покой и сон.

Влад неотлучно находился рядом, однако мы почти не разговаривали. В те редкие минуты, когда я бодрствовала, но боль еще не успевала вернуться, он садился рядом и поил меня с ложки кисловатым, но все равно очень вкусным клюквенным морсом.

Он ни о чем не расспрашивал меня и сам ничего не рассказывал о себе: как очутился здесь, в больнице, в отделении травматологии, где был все то время, что мы не виделись.

Один раз я случайно услыхала, как палатная врачиха отчитывает его за то, что он сутками не сменяется и торчит в больнице не в свои дежурства.

– Хочешь свалиться? – говорила она вполголоса, уверенная, что я, как всегда, сплю. – Сессия на носу, провалишь – отчислят из института. Иди домой, отсыпайся, приходи, когда следует по графику. Ничего с ней не случится за время твоего отсутствия.

– Татьяна Владимировна, я не устал, – ответил Влад. – И не волнуйтесь, пожалуйста, сессию я сдам. Экзамены совсем нетрудные.

– Да что ж ты, не доверяешь девочкам? – сердито проговорила врачиха. – Они у нас, между прочим, почти все с красными дипломами. А ты кто?

– Пока никто, – с усмешкой согласился Влад. – Но Василису я одну не оставлю. – В его тоне, мягком и вежливом, звучало упрямство, делающее дальнейшие споры бессмысленными.

Врачиха моментально сдалась:

– Ладно, поступай как знаешь. Только обедать не забывай, вон, глянь, как отощал.

– Не забуду, Татьяна Владимировна.

Врачиха ушла. Влад тихонько приблизился к моей кровати.

– Не спишь? – Я видела: он слегка смущен, что я стала свидетелем его беседы с врачом.

– Нет. Ты учишься в институте?

– Да. В медицинском, на вечернем. А здесь подрабатываю: нечто среднее между медбратом и санитаром.

Мы немного помолчали, а потом я сказала:

– Ты не спишь из-за меня. Зря.

– Глупости, – твердо произнес он. – Я сплю. И нечего тебе об этом беспокоиться. Завтра должен прийти следователь. Ну тот самый, помнишь, его фамилия Парфенов. Подумай, что будешь ему говорить.

– То же, что и в прошлый раз, – быстро сказала я.

Влад посмотрел на меня внимательно, нахмурив светлые брови.

– Ты уверена, что не совершаешь ошибки?

– Да, уверена.

– Хорошо. – Он аккуратно поправил на мне одеяло и отошел в сторону.

Я видела, что он не поверил моему рассказу. Да и немудрено – кто бы поверил чепухе, которую я наплела следователю! Только полный и окончательный идиот.

Однако я твердо знала: без моего заявления они ничего не смогут сделать Толику. Ничего. Пусть он останется на свободе. Ему нельзя в тюрьму, он просто-напросто не выйдет оттуда живым.

Назавтра действительно пришел Парфенов. Я слово в слово повторила галиматью о споре с подругой, выпитой для храбрости водке и головокружении.

Он выслушал меня терпеливо, не перебивая, и потеребил пальцами оттопыренную нижнюю губу.

– Василиса Андреевна, нам нужен ваш фактический адрес. Тот, по которому вы проживаете.

– Зачем?

– Ну как зачем? Ведь у вас даже паспорта при себе не было, когда вы попали сюда. Я бы съездил за ним, привез в больницу, здесь без паспорта и медицинского полиса нельзя.

– Хорошо, я дам вам адрес, – сказала я. – Но я живу не одна.

– А с кем? – Лицо Парфенова оживилось.

– С… другом.

– Он знал, что вы с приятельницей затеяли?

– Нет, понятия не имел. Он в этот вечер работал. Должен был вернуться лишь под утро.

– Понятно. – Парфенов согласно покивал. – Тогда все упрощается. Ваш друг привезет паспорт – он же наверняка навещает вас, небось каждый день приходит?

Я мельком глянула на Влада. Тот сделал вид, что занят уборкой инструментов.

– Да, конечно.