Во сне и наяву

Кузнец пришел в бабкин дом в чистой рубахе, но все такой же, заросший и огромный. В светлой комнате он уже не производил впечатление людоеда из страшных сказок про черного-черного человека. Лиза расслабилась: если в первое свое появление смогла отстраниться, то, глядишь, и теперь Луша сможет с тятей своим поговорить без актёрства Лизаветиного. Вообще, ощущать себя – взрослую тетку – в детском теле, еще и таком беспомощном, было просто мерзко. Как оккупант какой-то. Утешало, что Маланья поделилась своими ночными попытками разбудить Лушеньку. Ребенок отвечал внятно, хотя и сонно. Будем считать, что тетя Лиза просто в гости зашла, чтоб помочь маленькой девочке. Вот поможет и уйдет, а пока сидим тихонько в уголке и ищем светлые идеи. Что можно сделать без рентгена, антибиотиков и хирургов для лежачего человечка? Чем, в принципе, копирайтер может больному ребенку помочь?

Маланья суетилась по дому, частенько поглядывала на отца и дочку. Задумчиво, но с огоньком.

«Совет да любовь» – хотелось сказать на эти взгляды огненные. Кузнец – мужик видный, и Маланья в этом мире еще весьма себе в соку. Надо будет подтолкнуть их друг к другу что ли. Забота о болящем часто людей сближает, говорят.

Лизавета даже придремала немножко, пока Луша слабым голоском с папаней говорила, тот в ответ гудел ей ласково, что все пройдет и заживет как на березоньке, что лент ей купит и сарафан новый, и петушка на палочке, только бы дочка поправилась.

– Завтра приходи, сегодня уже не рвись сюда. Мы сейчас отвара попьем и спать будем. Спать сейчас много надо. Сон – лучшее лекарство, – Мила выпроводила кузнеца, а сама вернулась к Лизавете. – Лизка, ты тут еще? Чего затихла-то?

– Тут я, баб Мил. Надо домой, думать буду, как Лушеньке помочь. Ничего пока в голову не приходит. Совсем.

– Так иди, кто тебя держит. Вот глазки закрывай и шуруй обратно. А козу мою не обижай. Коли хочешь, чтоб к тебе по-человечески обращались, то и Милку мою не отдавай. Завтрева расскажу, чего там тебе делать с ней. Так, давай глотай отвар, он укрепляющий – худого не будет. И глазки закрывай. Шшш, шшш, шшш… Под мерное покачивание и прикосновения теплых рук Лиза проваливалась в раннее утро.

Глава шестая. Явь

Рассвет разгорался красной полосой на небе. Друзья сладко спали в переплетении рук и ног в закрытом спальнике на полу. Лиза разогрела на походной горелке себе кружку с водой, сыпанула кофе и вышла на улицу. Холодно. На срубе дома образовалась изморозь, и хрупкие зеленые травинки у крыльца были как хрустальные стрелки. Такая звенящая тишина кругом. Сладко потянулась, вздохнула и решила, что жить хорошо. Лизавета рассветы обычно встречала, если спать не ложилась, а тут как будто батарейку вставили новую. После сна-бодрствования в Лушином теле, она проснулась отдохнувшая.

– Даже не болит нигде после вчерашнего. Пойду полезным делом займусь, пока все спят. Может, и найду чего во всемирной помойке.

Начала она с сайта собственного медучреждения. Помимо выкачивания денег из молодящихся дамочек там были и другие направления. Владелец и бессменный генеральный директор Пал Михалыч личностью слыл разносторонней, и центр реабилитации спортивных травм нашелся там, где Лиза и помнила. Может, стоит тут покопаться? Смс улетела. Будем ждать ответ и придумывать, как эту дикую историю адаптировать под реальность, чтоб самой в дурку не укатить.

Загремело ведро за изгородью, кто-то чертыхнулся, и через дыру в заборе показалась козья морда. Дед Василий – легок на помине – заходил на участок спиной вперед, на локте ведро висит, в руке веревка.

– Доброе утро! – Лизино хорошее настроение не мог испортить сегодня даже ядерный гриб, а тут какая-то коза и пыхтящий дед.

Акимыч явно не рассчитывал, что его будут встречать так рано. Прыжок деда из валенок вышел таким уморительным, что Лиза даже кофе выплюнула. Пока матерящийся партизан хватался за сердце, пошла встречать гостей.

– Ну, и кого ты к нам привел? Ты ж моя хорошая, ты моя девочка.

Милка вынула голову из дыры и гордым дирижаблем вплыла на участок. Коза была красивая, серая с черной полосой на спине. Рога, загнутые назад, вызывали оторопь, но сердце Лизино растаяло, как только пузатое копытное шагнуло и со вздохом прижалось теплым боком к бедру.

– Дома, ты дома, исчадье адово, – бормотал дед, – всю закуту рогами своими сломала. Ей рожать на днях, а эта стерлядь прыгает как на батуте. Тьфу ты. Спелись.

– За тебя баба Мила просила, я тебя не брошу, хорошая девочка, – приговаривала Лиза, почесывая голову, спину и за ухом своего рогатого наследства.

– У Маланьи там за березой сарай стоит, и сено с прошлого года осталось, а зерна я тебе еще принесу.

Акимыч был настроен на Лизкин отпор и, может, даже на полный отказ от козы, а тут нежные объятия у калитки.

– Жалко ее дуру: ты как в прошлый раз приехала – она ж есть перестала. Стояла и орала. Думал, рожать собралась. Сильно она бабку твою, видать, любила… – Хлюпнул носом и опять насупился. – Пойду я, некогда мне тут с вами рассиживаться.