Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

— Семен, не мути воду, — сказал Уваров.

— Хорошо. Возьмем такие личности, как Иван Грозный, Петр Первый и Наполеон. Между воцарением каждого из них получается такая вот картина: сто сорок девять лет, сто семнадцать и сто двадцать пять. Как видите, в исторической перспективе разница весьма незначительная, допускающая причинную связь между этими событиями, то есть закономерность. Но еще любопытнее другое… Иван и Петр родились и почили, как говорится, в бозе с разницей вообще всего в один год.

— Простите, но я что-то не понимаю, — проговорила Евгения Сергеевна, пытаясь вспомнить хронологию царской династии.

— Петр родился после Ивана через сто сорок два года, а умер… через сто сорок один год!

— А Наполеон? — заинтригованная, спросила Надежда Петровна.

— В том-то и дело!.. От рождения Петра до рождения Наполеона минуло девяносто семь лет, а от смерти Петра до смерти Наполеона — девяносто шесть. Опять только один год.

— Поразительно, — прошептала Евгения Сергеевна.

— Я же вам говорил, что у Семена светлейшая голова, — снова наклоняясь, тихо сказал Уваров.

— Наполеона отравили, — сказала Надежда Петровна. — Так что…

— Это, знаете, вопрос спорный. К тому же ничего не доказывает. Да и не ведаем мы, каковы истинные причины смерти других узурпаторов. А вот с воцарением Наполеона история действительно допустила некоторую промашку, которую, впрочем, можно объяснить его происхождением и консульством. У него с Петром разница в сто семнадцать лет…

— Долго думал, Семен? — усмехнулся Уваров.

— Как-то случайно подумалось…

— А что, на Наполеоне закономерности исторического происхождения диктаторов заканчиваются?

— Видишь ли, Кондратий, жизнь научила меня некоторые мысли и догадки держать при себе, не обнародовать их…

— Значит, не все выложил?! А ну давай дальше! Нечего скрывать от народа свои гениальные открытия. Народ жаждет знаний. Здесь все свои, пролетарии, можно сказать, а пролетарию терять нечего, так?..

— Не знаю, интересно ли это дамам…

— Очень даже интересно! — воскликнула Надежда Петровна. — Верно, Евгения Сергеевна?

— Да, конечно, — сказала она, а сама подумала по-чему-то, что лучше бы этот Семен, Семен Матвеевич, кажется, не обнародовал свои открытия. Тем более это наверняка никакие не открытия, а давно известные факты.

— Признаться, мне и самому немножко страшно, — тихо проговорил Семен Матвеевич (именно так его и звали) и покачал непомерно большой головой: у него была пышная седая шевелюра. — Дело в том, что наш вождь и учитель также укладывается в эту схему… Он родился через сто десять лет после рождения Наполеона, а воцарился через сто двадцать пять…

Господи, что же он такое говорит, холодея от ужаса, подумала Евгения Сергеевна, ведь за такие слова…

— Адольф Гитлер моложе нашего вождя на десять лет и примерно на десять же лет позднее пришел к власти.

— Хватит, Семен, — остановил его Уваров, покосившись на побледневшую Евгению Сергеевну. — А то мы договоримся до «вышки».

— Я же предупреждал, — пробормотал Семен Матвеевич.

— Ах, не слушайте вы Уварова, — сказала Надежда Петровна почти презрительно. — Это у него такие шуточки. Кстати, куда девался наш третий мужчина?

Действительно, начальника депо в комнате не было. Никто, кажется, не заметил, как он ушел, и теперь все переглядывались и, должно быть, думали об одном и том же.

Евгения Сергеевна встала:

— Извините, мне пора. Сын один и не знает, где я.

— У вас прекрасный сын, — сказала Надежда Петровна. — Просто умница и необычайно одарен.

— Спасибо. Но вы напрасно даете ему читать все подряд.

— Вы имеете в виду Есенина?

— И его тоже.

— Но ведь это величайший русский поэт! — воскликнула Надежда Петровна. — И никто никогда не убедит меня в обратном.

— А я и не спорю, — пожала плечами Евгения Сергеевна. — Но Андрею еще рано…

— Прекрасное не может быть рано, может быть только поздно.

— Товарищи, товарищи! — поднимаясь, сказал Уваров. — Все дискуссии, в том числе и о роли литературы в жизни, переносятся на другой день. Сейчас я вношу предложение: не отпускать дорогую нашу Евгению Сергеевну, прошу голосовать.

— Благодарю всех, — сказала она, — вечер бы замечательный. А вам, Надежда Петровна, еще раз спасибо за теплые слова об Андрее. Рада была со всеми познакомиться. Но я все-таки должна идти.

Уваров вышел проводить ее.

— Жаль, что вы покидаете нас.

— В гостях хорошо, а дома лучше, — улыбнулась она.

— Надеюсь, мы с вами еще увидимся?

— Почти наверняка, — рассмеялась она, подумав, что в Койве просто мудрено не встретиться. — Спасибо за вечер, я хоть отдохнула.

— Вы в самом деле довольны? — Уваров взял Евгению Сергеевну за руку.

— В самом, Кондратий Федорович, — ответила она и мягко высвободила руку.

— И передайте сыну, что я жду его. Я ведь серьезно хочу научить его играть в шахматы.

— Передам.

XXX

ДОМОЙ Евгения Сергеевна пришла около часу ночи. Андреи спал, но тотчас поднял голову, как только она отворила в комнату дверь.

— Ты где так долго была? — спросил он.

— Задержалась, нужно было. А ты спи, спи. — Она наклонилась, чтобы поцеловать Андрея, и он, почувствовав запах спиртного, резко отстранился.

— Ты что, сынок?