Во тьме

— Тот, кто это написал, хитрый парень, — произнес старик. — «В семействе Джона Уилкса ты найдешь…» «Джон Уилкс» — это название поезда, когда-то давно проходившего через Нью-Джерси. Слушайте, за исключением почерпнутого в нескольких романах, я не представляю себе тонкостей расследования преступлений, но полагаю, что какой-то тип решил загадать вам загадку, и Джон Уилкс из его письма — пусть его зовут так же, как и меня, — это поезд. Все люди моего возраста, живущие в штате, это знают.

Тэйер улыбнулся. Старик почти прочитал им лекцию по поводу того, куда двигаться дальше.

В том, что он сказал, было много здравого.

— А этот JC 115, про него вы что-то можете нам рассказать? — спросила Аннабель.

— Нет, но, может быть, это тоже поезд, я в этом разбираюсь слабо. Однако есть один парень, с которым я время от времени играю в шахматы, он увлекается поездами и особенно историей железных дорог Нью-Джерси. Он живет в городе, правда, я точно не знаю где, но думаю, Рон из клуба стариков сможет нам подсказать.

Старик снова свистнул:

— Пойдем, Норб. Пора домой. Тебя ждет еда.

33

Холодный ветер трепал полы кожаной куртки; казалось, никто не смотрит на него, идущего по тротуару. Бролен украдкой оглядывал улицы. Он мог быть кем угодно, но уж точно его никто не принял бы за частного детектива и, кроме того, бывшего профайлера: потертые джинсы, куртка, под ней — бежевый пуловер, и пряди волос, хлещущие по лицу, словно чернильные брызги.

Все утро он занимался обнаруженной дома у Лукаса Шапиро последней записью в его дневнике, датированной двадцатым ноября. Комментарий не оставлял сомнений: «Не задает вопросы, если наличными». Согласно этой записи, Шапиро и другие члены секты заплатили 3000 долларов за полугодовую аренду помещения, где собирались устраивать свои церемонии. До этого тайный смысл убийств не был столь очевиден, татуировка казалась простым символом, типа подписи, хотя исчезновение жертв без последующего обнаружения их тел выглядело совсем нехарактерной деталью. Написанное Шапиро на листке бумаги слово «храм» давало неожиданную зацепку.

Да, кое-что, но немного, размышлял Бролен. Храм во славу Калибана, чье имя они сделали своим девизом. Понять, что означает это имя, становилось все важнее. Скорее всего, они не выдумали его из головы, оно было связано с чем-то особенным. Caliban do minus noster, in nobis vita… В течение нескольких часов Бролен собрал подробную информацию о I.dW. Айван де Уайлд[24] был обыкновенным посредником, не более. Он за небольшую плату сдавал склады в промышленных кварталах Бруклина и Квинса, причем некоторые — торговцам порнофильмами. Де Уайлд находил аккуратных плательщиков, которые не могли навлечь на него неприятности и по возможности рассчитывались наличными, дабы избежать уплаты налогов. Больше он ничего не знал.

По адресу, найденному Броленом в записной книжке Шапиро, располагался старый полуразрушенный склад, давно уже не соответствовавший требованиям безопасности, и, как следствие, его не могли сдавать в аренду. Идеальное место для Боба и его секты.

После полудня Бролен решил отправиться туда — изучить обстановку и бегло осмотреть помещение. Согласно карте, помещение склада было последним на Бонд-стрит, упиравшейся в набережную канала Говейнус. Бролен знал, что, по слухам, эта зона — кладбище мафии и что многие бандиты кормят рыб на дне канала с бетонными болванками на ногах. Да, у района Ред Хук была не лучшая репутация и в начале XXI века.

Бролен вышел из метро и спустился по Кэрролл-стрит; с каждым шагом он становился все более внимательным. Район был малообитаемым — сплошные ангары, магазины, вереницы гаражей и вывески на английском, итальянском и тарабарском языках.

Приплюснутые здания с угрюмыми фасадами — словно они не имели права быть выше. Редкие прохожие большей частью прятали на ходу свои лица; в какой-то миг по улице промчался подросток на мотоцикле. Абсолютное молчание — лишь вдали вздыхал гидравлический пресс и кряхтел кран.

Через десять минут Бролен добрался до Бонд-стрит. Ограждение канала в одном месте было пробито — видимо, автомобилем; под серым небом вода казалась мраморной. Бролен усмехнулся про себя — посмотрев на север, он увидел огромную трубу, окрашенную в зеленый, белый и красный цвета — цвета Италии; это напомнило ему о Данте — не убийце, поэте. Коричневая геометрия остальных труб, возвышавшихся над кварталом, казалось, превращала это место в грубый железный ошейник.