Во веке веков

На кухне звонко гомонила Василиса, хохотала и, словно подыгрывая себе, бряцала посудой; ей вторила мать, а меж их несмолкаемых голосов умещался ещё тоненький голосок племянницы. Их шумная возня, да и вся эта весёлая суматоха, начавшаяся в доме с утра, празднично накрываемый стол, где уже обозначился порядок расставленных тарелок и стаканчиков, разложенных вилок – всё это вызывало у Сашки возбуждающее волнение, которое кружило голову, толкало куда-то мчаться, кого-то обнимать в безудержных порывах счастья. К Иринке, конечно же. Рассказать ей скорей про дедову задумку, уговорить, зацеловать. Но Иринка сейчас с матерью щебечут, к ним рано идти. И к деду не подступиться, у него Зацепин с отцом засели, – видел Сашка, как они молча курили друг против друга, а потом пошли к деду. И тут же в его наполненную радостью грудь вползла холодная тоска тревоги за это своё радостное наполнение. Зацепин пришёл не в праздничном, чтобы гулять, а в домашнем. О них будут толковать. А чего говорить, когда всё кончилось с Надей, всё!..

В комнату вошла мать, вплотную приблизилась, не сводя весёлых глаз.

– Ну… Рассказывай, как невесту воровать станешь. В мешок, что ли, сунешь? – И рассмеялась, довольная.

Сашка притянул мать к себе, стиснул в объятии так, что она аж задохнулась: вон как он девчат тискает, разве ж уйдет от такого.

– Раздавил мать-то… Ну, медведь.

– Мам, он сказал тебе. А ты как?.. Ты согласна?..

– Не мать же воровать будешь, а невесту. Она-то что говорит?

– Об чем шепчетесь? – встала в дверях Василиса, перебрасывая любопытствующий взгляд с матери на брата. Нутром чувствуя, что в доме что-то затевается, она никак не могла остаться безучастной и пошла напролом. – Ну-ка, говорите всё. Нашли от кого секреты прятать.

Сашка смутился от такого напора Василисы, но мать не поддалась, озабоченно нахмурилась:

– Ольгу Сергеевну хочет пригласить, а она говорит, устала с дороги.

– Отдохнёт. – Перевела взгляд на брата Василиса: – А ты что скажешь?

Ответила за него мать.

– Зацепин пришёл. Не хочет с ним встречаться.

Поняв щекотливое положение брата, Василиса рассмеялась и позвала его кивком:

– Пойдем, в окошко выпущу.

Сашка намеревался сразу же пройти к речке, чтобы вкруговую по бережку добраться до дома учителей, где квартировала Ольга Сергеевна с Ириной, но вспомнил обещанное Иринке…

Перебежал в сенцы избы деда и, слыша как за дверью гудят голоса, взметнулся по перекладинкам на чердак, под пахнущий прелью и табаком соломенный покров.

Осторожно ступая по рассыпанной золе, отодвигая развешанные для просушки табачные стебли, он прошел за печную трубу. Там выступало верхнее бревно поперечной вязки, делившей избу на две половины. В бревне был дедов тайник – дупло, заложенное такой же старой деревянной втулкой. Покрутив туда-сюда эту «пробку», вытащив её, Сашка принялся извлекать из схорона дедовы тайны – членский билет партии социалистов-революционеров, тщательно завернутый в потрескавшуюся клеёнку, перетянутую просмоленной дратвой. «Когда-нибудь помянут нас, захотят вещички поглядеть», – объяснял дед Сашке, застав его однажды у тайника, играющим с наганом. Наган потом исчез, а партбилет остался.

Был ещё в тайнике свёрток бумаг с непонятными записями и старинная газета «Русь», статья которой в своё время поразила мальчишеское Сашкино воображение. Он развернул ссохшиеся листы и, напрягая глаза, в полутьме с трудом прочитал: «Дорогие товарищи! Луженовский ехал последний раз по этой дороге. Из Борисоглебска он ехал в экстренном поезде. Надо было убить его именно тогда»… Та самая, удостоверился Сашка и, спрятав свёрнутую газету под гимнастерку, заложив вновь вещи в тайник, так же быстро спустился и выскользнул из сенцев.

Прошагав по тропке вдоль рядков картошки и растрёпанных ещё вилков капусты, мимо наполненных мокрой огуречной листвой лунок, он вышел на берег Сакмары к баньке. Дальше путь его был по-над берегом мимо таких же банек и мостков, выставившихся в светлые воды; выйти к крутояру, от которого резко убегала река, не в силах преодолевать белые плиты песчаника. Тут надо будет разбежаться, взлететь по каменистому взлобью наверх и в последний момент, когда потянет кувыркаться вниз, успеть ухватиться за ветку липы и, подтянувшись, нырнуть в густую тень сада. А там – Иринка. Подхватить её, закружить, зацеловать, запьянеть от её запахов…

Он хотел прибавить шаг, но подумал, что нехорошо среди бела дня торопиться – на огороде ведь у всех на виду, и тут же был вознагражден за осмотрительность.

Впереди увидел дымившуюся баньку, хорошо ему знакомую. И что-то словно отбросило его к воде, за куст ивняка – из-за угла бани вышла Надя Зацепина с вёдрами в руке.

Босая, с подоткнутой высоко юбкой, оголившей во всю высь белые ноги, она вошла в речку и встала на быстрине, разглядывая струи серебрящейся воды. Сквозь ветви Сашка различал на её лице гримасу боли.

– Обо мне думает, – прошептал со вздохом и озадаченно почесал затылок, надвигая на глаза фуражку.

Надя тряхнула головой, словно отбрасывая прилипчивые мысли, зачерпнула вёдра и, выхватив их из воды, пошла к баньке.