Во власти мракобесия

– При чём тут Шеннон? – с досадой повторила Татьяна. – Это же совсем другое. У папы сердце не выдержало!

– Не выдержало, потому что пил много! И продолжает пить!

– Ему надо расслабиться, Саша!

– Ему нельзя пить. Совсем нельзя!

До конца дня они больше не разговаривали. Однако на следующее утро, едва Коржаков приехал в Барвиху, Татьяна первая вышла к начальнику СБП.

– Саша, надо что-то делать! – растерянно выпалила она.

– Что случилось?

– Папа опять…

– Опять «расслабился», что ли? – Коржаков невесело ухмыльнулся.

– Да.

– Я же вам говорил, что ему пить нельзя. Ему категорически противопоказан алкоголь. Борис Николаевич сразу теряет над собой контроль. А вы меня в тираны записываете за мою строгость.

– Это становится невыносимо. Помогите мне. С каждым днём всё хуже и хуже. Я уже не справляюсь. Только вы можете повлиять на него.

– Почему я? – возмутился Коржаков. – Он совсем перестал меня слушать. Нет уж… Собирайте семейный совет и скажите ему прямо, чтобы завязывал со спиртным. По моим сведениям, ты на него влияешь очень сильно. В конце концов пусть Чубайс повлияет. Ведь он теперь особо приближённый, не так ли? Борис Николаевич соглашается с любыми предложениями Чубайса, ни в чём ему не отказывает. Вот пусть Анатолий Борисович и попросит его не пить. Или, быть может, Чубайсу выгоднее, чтобы наш президент пребывал постоянно в состоянии полупьяного бреда?

– Саша, я прошу вас! Не нужно сейчас злых слов! Папа… Это просто ужасно… Саша, неужели вы не понимаете? Эти бесконечные рюмочки… надо как-то прекратить, остановить! И это должны сделать вы! Только вы можете сделать это!.. Пожалуйста! Вы же так любите его!

– Люблю? – хмуро переспросил Коржаков. – Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано. Ты меня поняла? Я честно выполняю мою работу, служу президенту с полной самоотдачей. Но это не значит, что я люблю его. У меня давно нет причины любить Бориса Николаевича.

В комнате повисла напряжённая тишина. Татьяна непонимающе уставилась на Коржакова, понемногу пятясь к двери. В её сузившихся глазах вспыхнул недобрый огонёк.

– Ах вот как! – произнесла она.

– Именно так.

– До свидания. – Она опустила голову и быстро вышла.

Коржаков сел в кресло и, сцепив руки в замок, долго смотрел на сплетённые пальцы.

Впервые он вдруг осознал со всей ясностью, что никогда не любил президента как человека. Сначала он вместе с ним работал. Да, Ельцин не походил на других номенклатурных работников, и это отличие нравилось и даже восхищало Коржакова. Потом, в период опалы, он жалел его, старался вывести из депрессии. После августовского путча многие поверили, что России выпал счастливый лотерейный билет. Поверил и Коржаков. Власть почти бескровно перешла в руки демократов, страна ждала великих перемен. Но Ельцин не сумел использовать предоставленный ему шанс. У него было всё, чтобы грамотно вести реформы, предотвратить коррупцию, улучшить жизнь миллионов людей. Но он отдал управление страной в руки авантюристов и жуликов…

В комнату бесшумно вошёл Барсуков.

– Как настроение? – спросил он.

– Как ведро дерьма выпил.

– Я вчера выложил Борису Николаевичу всё по Илюшину и Ястребовой, – пожаловался Барсуков. – Шеф не только не насторожился, но устроил мне основательную взбучку.

– Иногда мне кажется, что он издевается над нами. Вымещает на нас досаду на то, что не справился с ситуацией, что всё развалил, посадил вокруг себя воров.

– Может, и вымещает…

Коржаков тяжело вздохнул. Да, президент быстро сломался под бременем всего того, что сопутствует неограниченной власти. Лесть, материальные блага, полная бесконтрольность – всё это превратило Ельцина в существо, которое не желало делать ничего, только наслаждаться своим положением. Все обещанные народу перемены свелись к бесконечным перестановкам в высших эшелонах власти. Причём после каждой очередной порции отставок и новых назначений во власть попадали люди, всё меньше и меньше склонные следовать государственным интересам. Они лоббировали интересы кого угодно: коммерческих структур, иностранных инвесторов, бандитов, наконец, свою личную выгоду. Да и сам Ельцин всё чаще при принятии решений исходил из потребностей семейного клана, а не государства. Нет, Коржаков давно не любил президента и работать продолжал лишь ради того, чтобы устоял институт президентства, но вовсе не Ельцин.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ИЮНЬ 1996

То, что в штабе по выборам Ельцина началось воровство, для СБП было ясно с того момента, когда от руководства штабом был отстранён Сосковец. Неконтролируемые суммы с большими нулями, обстановка строжайшей секретности, отсутствие финансовой отчётности – мимо такой шикарной возможности проходимцы от власти просто не могли пройти…

Казначеем штаба стал первый заместитель министра финансов Герман Кузнецов. Раньше он был вице-премьером Киргизии, но незаметно для общественности его отправили в отставку. Говорили, что у Акаева, президента Киргизии, дёргается щека при упоминании Кузнецова…

Опасения СБП подтвердились очень скоро.