Во власти (не)любви

Что он сделал, вернувшись на водительское сиденье?

Взял ее скованные наручниками руки, перебирая пальцы, а затем прижал ее к себе так сильно, что Джина задохнулась. В следующее мгновение девушка почувствовала, что ее руки свободны. И она сама была свободной.

— Иди, — сказал Вацлав Кнедл, глядя прямо перед собой. — Иди, Джина…

Ее не надо было просить дважды. Онемевшими от его прикосновений пальцами потянув ручку дверцы, Джина выскользнула из машины, тут же провалившись своими длиннющими каблуками в непролазную грязь. С полицейским же кордоном происходило что-то непонятное — ровная линия перестроилась, и в следующее мгновение машины отъехали вбок, освобождая проезд. Внедорожник, разбрызгивая жидкую грязь, въехал на мост, пересек его и вскоре скрылся из вида.

Константин Леоне накинул на Джин свое пальто и, поддерживая, чтобы не поскользнулась, повел к машине.

— Ваше Сиятельство, почему его отпустили?

— По-твоему, я должен был дать снайперу добро? Пристрелить влюбленного в тебя парня, как бешеную собаку? — спросил Леоне, с интересом посмотрев на Джин. — Испортить и без того непростые отношения с Догмой?

— Я не хотела его смерти, — покачала головой Джина. — Но и любви тоже не хотела. Все, что мне нужно — чтобы он был подальше от меня.

— Странная ты, Джина Моранте. Вацлав Кнедл полюбил тебя той любовью, о которой мечтают девушки и на которую неспособны сейчас мужчины… — Леоне усмехнулся и покачал головой. — Поверхностные отношения, жажда крови, денег, обладания, секс — в этом нет той бездонной глубины, которую я увидел в этом человеке. Все это бесконечно скучно, а Кнедл в своем чувстве был интересен. Знаешь, он мне симпатичен — поэтому я и предпочел договориться с ним. Наверное, только поэтому. Надеюсь, эта любовь его не разрушит, и он возьмет над ней верх. Надеюсь, ты больше никогда не увидишь Вацлава Кнедла.

— Аминь, — сказала она.

ГЛАВА 24. Капитолий

— Раздевайся, грязная псина! Где это видано, чтобы шавки ходили в одежде? — в руках Пия возник толстый черный витой кнут, хлыст которого, напоминающий хвост змеи, с резким звуком опустился на пол в нескольких сантиметрах от ее плеча. — Теперь это твоя одежда, шкура!

Прямо в лицо Джин полетел ошейник, анальная пробка с хвостом и какой-то странный черный предмет, оказавшийся кожаным шлемом, грубо имитирующим собачью морду. Прорезей для глаз и носа в шлеме не было, зато на уровне рта имелось круглое отверстие, не оставляющее пространства для раздумий о своем предназначении.

Вся эта атрибутика выглядела настолько вульгарно, пошло и отталкивающе, что Джина, не задумываясь, отпихнула ее от себя.

— О, да ты, как я погляжу, шлюшка с характером, — с веселым удивлением протянул Пий и кивнул конвою. — Наденьте на это мясо ошейник и шлем, приладьте хвост и подведите ко мне на поводке!

Сатанея от ярости и страха, Джин, как дикая кошка, зашипела, отползая на холодном мраморном полу назад от неотвратимо наступающих на дюжих солдат. У одного из них было красивое волевое лицо, чем-то смутно знакомое, темные волосы, зачесанные набок и синие глаза, а второй — являлся рыжеволосым гигантом с оттопыренными ушами и расплывшимися по всей физиономии веснушками. По виду они были абсолютно нормальными людьми, не монстрами, не какими-то моральными уродами… Неужели подчинятся приказу старого паука и сотворят с ней все эти гадости? Неужели рука не дрогнет раздеть ее, защелкнуть ошейник, вставить ей этот дурацкий хвост, а на голову напялить шлем?

Этот жуткий собачий шлем с круглой прорезью на уровне рта, в которую Пий будет пихать свой мерзкий старый член, который она, ослепленная, оглушенная, задыхающаяся, должна будет сосать?

Нет! Этого просто не произойдет с ней! Только не с ней, не с Джиной Моранте! Она умрет в пытках, но не даст такого с собой совершить!

В дикой, животной панике, все отползая и отползая назад, придавленная ужасом и отчаяньем, Джин воззвала к своей вампирской природе, почувствовав слабый- слабый отклик. И когда рыжий грубо дернул ее за платье, ее заострившиеся вампирские клыки сомкнулись на его запястье.

— Ах, ты мерзкая пиявка! — гигант завопил от боли, и, стряхивая мертвой хваткой вцепившуюся в его окровавленную руку Джину, хотел было со всего размаха ударить ее ногой в живот, но ему помешал холодный властный голос.

— Вальчак, отставить! Отойди от нее! Живо!

Голос принадлежал Вацлаву Кнедлу, вошедшему в дверь, находящуюся напротив той, в которую вели Джин. Полномочный комиссар и в этот раз не изменил себе: в своем черном длинном пальто с поднятым воротником и кожаных перчатках, был он спокоен, собран, и только в призрачных глазах серый дым шел клубами.

— О, вот и племянничек пожаловал, — будто обрадовался Пий, и по одному его жесту ротонда наполнилась вооруженными до зубов солдатами, которые окружили их по периметру. — Никак за сучкой своей?

— Не называй ее так, — спокойно проговорил Кнедл, делая несколько шагов по направлению к Пию. — Да, я пришел за ней… И за тобой, дядя.