Он почти не помнил тех часов, казавшихся самой адской пыткой, которые провел в больнице, сидя у дверей палаты, где его девочка сражалась за жизнь.
Он сходил с ума от собственной беспомощности, зная, что ничем не может ей помочь. Хотя отдал бы все на свете ради того, чтобы она просто жила. Но не в человеческой власти было ни принять на себя чужую боль, ни выменять у смерти другую жизнь на свою.
Он не помнил, сколько прошло времени с того момента, как ему сказали, что Марго больше нет. Зато помнил, как сжимал ее похолодевшие руки и кричал навзрыд, когда Вадим пытался увести его из палаты, где осталась его бездыханная дочь.
Он был благодарен Вадику за то, что тот взял на себя все хлопоты, связанные с похоронами. Он не мог даже слышать этого слова в отношении Марго. Он не мог принять, что его маленькая, такая живая и активная девочка, больше никогда не скажет как любит своего папу и не обнимет так ласково, как умела только она.
Желание разобраться в случившемся пришло гораздо позже, вместе с пониманием, что Марго больше не вернётся.
Он помнил равнодушные строчки полицейского отчёта, который гласил, что произошедшее с его дочерью – всего лишь несчастный случай. Никто не был виноват, что ее жизнь оказалась такой короткой, никто не был в ответе за ее смерть.
Именно тогда он решил творить самосуд.
Один Бог ведал, сколько сил ему стоило вернуться в ту школу, но он, подгоняемый жаждой мести, преодолел себя. Дети из класса Марго, с которыми он говорил, расходились в показаниях того, кто из учителей был с ними в тот момент. Кто-то говорил, что Анна Николаевна, кто-то – что классный руководитель Марго, Олеся Александровна.
Он начал с Анны Николаевны.
В памяти и по сей день, точно выжженные клеймом, звучали ее слова:
«Олеся за ними присматривала! Я ненадолго вышла, а когда вернулась, обнаружила, что случилась трагедия…»
Она наговорила ему ещё очень многое. Плакала, заламывала руки, каялась и одновременно – оправдывалась, но он запомнил только самое главное. Олеся должна была следить за тем, чтобы с его дочерью ничего не случилось. Олеся была виновата в смерти Марго.
С ней самой он разговаривать не стал. Ему были не нужны ее оправдания. Ему нужна была месть, выход той боли, которая разрывала его изнутри. Ему нужна была цель в жизни, потерявшей всякий смысл без Марго. Он хотел превратить жизнь Олеси в такой же ад, в какой превратилась из-за ее халатности его собственная. Ему нужно было кого-то винить, просто для того, чтобы выжить.
Он так жалел, что ни разу не появился на родительском собрании, чтобы лично узнать, кому доверил свою дочь. Няня Марго, посещавшая школу вместо него, отзывалась о классной руководительнице в самых восторженных тонах, но она заблуждалась на ее счет, а он… он никогда не перестанет винить себя в том, что уделял недостаточно внимания тому, под чьим присмотром находится его ребенок.
Но он мог предотвратить новые трагедии. Он сделал все, чтобы эта женщина больше никогда не работала с детьми. Он сделал все, чтобы ее сломать, но она не поддалась. И теперь он понимал, почему.
Просто Олесе тоже было ради кого бороться и выживать.
Ничего не добившись на расстоянии, он решил взяться за нее лично. Он хотел дать ей узнать, что это такое – терять того, кто тебе дорог. Он хотел свести ее с ума, влюбить в двух мужчин, а потом – лишить разом обоих.
Но все вышло не так. Он влюбился в нее сам.
И когда увидел, каким стало ее лицо там, в комнате Марго, когда она поняла, где находится, понял – эта трагедия не прошла бесследно и для неё. Она тоже испытывала боль – несравнимую по силе с его собственной, но – боль.
Он ошибся на ее счёт и как следствие – он ее потерял.
Он знал, что ему нужно найти Олесю и попытаться все объяснить. Хотя как выразить то, что значила для него Марго – не представлял.
Она была той маленькой женщиной, благодаря которой он стал тем, кто есть.
– Шервинский, забирай свое отродье.
Алиса, его случайная любовница на одну ночь, протягивала ему люльку с непрерывно орущим младенцем, а он смотрел на нее, как на сумасшедшую и прикидывал – через дверь ее выкинуть или через окно?
Нашла идиота! Судя по тому, как эта девка легко пошла к нему в постель, отцом младенца мог оказаться кто угодно. И он не собирался вешать себе на шею эту обузу!
Господи, да ему же было всего двадцать два года! Отцовство – последнее, о чем он сейчас мечтал. Клубы, девчонки, хорошая выпивка, после которой можно очнуться хрен знает где хрен знает как – вот и весь круг его нынешних интересов! Он был молод, безответственен, и желал тратить жизнь на одни только удовольствия. А в орущем младенце, который наверняка был даже не от него, он никакого интереса не видел.
– С чего ты взяла, что это именно мой ребенок?
– Я знала, что ты так скажешь, – усмехнулась Алиса и протянула ему справку.