Во времена перемен

Ко времени этого праздника наш курс «занял ключевые позиции в пермском здравоохранении»: глава Облздравотдела (Голдобин), его заместитель (Амзаева), проректор института по науке (Каплин), главный акушер-гинеколог горздравотдела (Мульменко), главный педиатр облздравотдела (Лонина), 5 докторов наук.

И в то же время, на вопрос о мечте чаще всего появляются ответы: «уйти из главных врачей (заведующих отделениями, лабораториями, отделами и т.п.) на рядовые должности, «просто лечить больных». Не бездельничать, а именно заниматься конкретным делом.

Так обстоят дела нашего курса на настоящий момент.

Оргкомитет поздравляет всех с нашим праздником и желает всем здоровья и радости от встречи.

Вот такие доклады Плешков делал каждые 5 лет на наших традиционных сборах. Их было 8. На 45 и 50-летии Вени уже не было с нами.

Что бросается в глаза в последующих «отчетах»? Стремление побыть на торжестве, вспомнить друзей, сказать, что это было лучшее время в жизни, вернуться в юность, посидеть в своей группе, вспомнить преподавателей, получить зарядку на дальнейшую жизнь. Ребята рассказывали, что в вагоне, доставлявшем наших однокурсников на двадцатилетие из Москвы, всю ночь не спали, потому что встретились уже там, не сговариваясь, и москвичи, и проезжавшие с пересадкой. Их оказалось полвагона. Праздник начался в поезде и продолжался, как и в следующие встречи, три дня: торжественное заседание обязательно в аудитории, банкет; поездка на пароходе, сбор у старосты группы; третий день – прогулка по городу, прощание.

С течением времени прогрессировали наши потери. У половины погибших диагностирован инсульт, у четверти – рак. Лишения в молодости переносятся легче, но они все равно настигают нас потом.

Ординатура

После субординатуры четырех из нас оставили в клинике. Трех в качестве лечащих врачей и меня в ординатуре. Двое вскоре ушли по семейным обстоятельствам, остались мы с Голдобиным. Мы были уже «хирургоидами», нас можно было поставить первыми ассистентами на операции, поручить сделать обход, доверить всю медицинскую документацию. Диапазон оперативных вмешательств постепенно увеличивался. Развивались ортопедия и травматология. С.Ю.Минкин, М.С.Знаменский и З.С.Ваврешук помогали нам в освоении азов премудрости.

Будет не совсем понятно, какие это были премудрости, если не вспомнить об уровне хирургии в то время. Из методов обследования имелись анализ крови, взятой из пальца путем укола и отсасывания ртом лаборанта через трубочку-бюретку; анализ мочи (общий). Из биохимии – билирубин, холестерин и сахар. Все анализы нас учили делать самостоятельно. Никому в голову не приходило надеть для этой цели перчатки, тем более что их часто вообще не было, и оперировали иногда голыми руками. Это было лучше, чем в перчатках восьмого номера, когда непонятно, что вяжешь, нитку или резиновый палец, но хуже, чем в хороших перчатках, потому что кровь налипала на пальцы, и они теряли тонкую чувствительность. Чтобы можно было заниматься наукой, С.Ю. «отдал насовсем» в клиническую лабораторию нашего кафедрального лаборанта Веру Сергеевну.

Из неинвазивных методов был рентгеновский аппарат в темной комнате. Чтобы разглядеть экран, надо было посидеть в темноте 20 минут. Снимки проявляли и закрепляли по полчаса, при холодной воде и дольше. И это все. Первым контрастом в урологии был сергозин. Кто-то рассказал нам его историю. Во время революции матросики в Питере пытались поставить к стенке лейб-медика царской фамилии профессора Военно-медицинской академии С.П.Федорова. Спас его Серго Орджоникидзе, который знал, кто такой Федоров. Много лет спустя академик вспомнил это и назвал только что синтезированный контраст именем Серго и его жены Зинаиды. Похоже на анекдот, но весьма близкий к истине.

Первый контраст для исследования легких и печени появился у нас в клинике в конце 50х. Это был жирорастворимый йодолипол, который очень долго оставался в организме и давал плотную тень, на фоне которой плохо было видно содержимое. Особенно долго откашливали его легочные больные после бронхографии.

Для манипуляций на пищеводе наряду с бужами имелся дилататор Штарка с выдвижными металлическими ребрами. Я до сих пор удивляюсь, как остались живы больные после расширения кардии таким варварским способом. Эту процедуру отрядили мне. Больше никто не соглашался.