Во все Имперские. Том 3 (СИ)

Перед моими глазами замелькали воспоминания о моей беседе с Пыталовой. Я попытался сосредоточиться на том, что так и не выдал княгине информацию о короне и никого из корешей тоже не сдал, но получалось плохо. Наглая баронесса буквально долбила моё сознание, выискивая следы стукачества.

Впрочем, продолжалось это недолго, всего пару мгновений.

Потом аура Головиной ослабла, как и сама баронесса. Обессиленная Головина пошатнулась, я придержал её за талию.

— Руки, Нагибин!

— Лучше мои руки, чем пол, на который вы собираетесь упасть, — заметил я.

Но она уже пришла в себя, обрела равновесие и отступила от меня на пару шагов.

Экая пугливая лань. Интересно, она девственница? Ставлю на то, что да.

— Он не врёт, — подтвердила Головина, — Я видела. Шеф Охранки Пыталова его пытала, простите за тавтологию. Но он ничего не сказал про корону. И даже Пушкина с Чумновской не сдал, что они пытались убить Чудовище. Нагибин даже Прыгунова выгораживал.

— Мда? — усомнился неугомонный Пушкин, — А насколько точна эта информация?

— Это информация напрямую из моей головы, придурок, — ответил я вместо баронессы, — Куда уж точнее?

— Да, но вы с Головиной возможно в заговоре, — стал выстраивать шизоидные теории Пушкин, — Что если вы сговорились? Чтобы надуть нас и украсть корону? Что это ты её сейчас так обнимал, Нагибин…

Пушкин мне до смерти надоел.

Пора уже было переходить от дипломатии к жесткой дипломатии.

Я активировал ауру и сделал по направлению к Пушкину пару шагов, объятый светом моей фиолетовой магии.

— Эй! Эй! Я просто предположил! — тут же дал заднюю Пушкину.

— А я просто сейчас разобью тебе хлеборезку, — заверил я потомка поэта, — Я дал тебе слово магократа. Я даже дал Головиной залезть мне в голову. Я позвал тебя на сегодняшнее собрание. Я взял тебя в ложу, хотя мог бы просто послать.

Я не стал тебя убивать, когда ты пытался замочить Чудовище. Хотя имел полное право, и моральное, и юридическое. Наконец, я не сдал тебя Охранке. И ты недоволен? Я понимаю, что тебя жадность на рога ставит, Пушкин. Но знай меру. Иначе сейчас раскатаю тебя на Лукоморье и дубы зелёные, или как там писал твой предок…

— Да я всё понял! — Пушкин театральным жестом воздел руки, — Чё мне уже и уточнить нельзя? Доверяй, но проверяй, как говорится.

— Доверяй, но проверяй — это единственное стихотворение, которое ты знаешь? — спросил я, — Весьма прискорбно, для потомка Александра Сергеевича. Кто еще сомневается в моих словах?

Я резко отвернулся от Пушкина и осмотрел товарищей, стараясь каждого продавить и просканировать взглядом.

Это у меня всегда получалось неплохо. Случаев, чтобы под моим взглядом кто-то буквально обосрался пока что, к сожалению, не было. Но вот ссались под ним точно, по крайней мере, однажды. Еще в прошлой моей жизни.

С принцессой и Шамановым никаких проблем естественно не было, эти двое мне доверяли и без проверок. Телохранитель принцессы Громовищин верил мне, потому что верила принцесса.

Корень-Зрищин всё еще был слишком подавлен и напуган, чтобы выносить решения. Это паршиво. Для него, конечно. Этот парень без моей помощи долго не протянет, явно не умеет действовать на стрессе и держать удар.

Головина коротко кивнула мне, когда наши глаза встретились. Она мне верила, ведь она лично видела мои воспоминания. И баронесса свою силу знает, она понимает, что я не мог её обмануть.

Чумновская как всегда перепугана. Я вообще сомневался, что она сознает, что происходит. Наверняка опять размышляет о вездесущих микробах.

А вот с эфиопом и Пушкиным проблемы.

Эти мне всё равно не доверяют. Но проблема не во мне, они в принципе никому не доверяют. Один просто типичный барчук, живший при дворе эфиопского Императора и привычный к интригами и обману. А другой наоборот побитый жизнью нищеброд.

Это следует учесть, и при первой же возможности поправить. Вот с этими двоими еще предстоит поработать, да.

— Да мы верим, что ты не сука, — тем временем не слишком искренне сообщил эфиоп, — Но теперь меня другое напрягает. Если у тебя есть крыша от Охранки — то какого тогда хрена тебя там пытали? Не слишком логично.

— Ты что ли новости не читаешь? — осадил я негра, — Хотя да. В новостях тут наверное такое не пишут. В общем, плохие новости. Или наоборот хорошие, это уже как посмотреть. Пыталова мертва. Её убили. На следующий же день после того, как она меня курочила. Улавливаешь?

Эфиоп ничего на это не ответил, Пушкин то ли ахнул, то ли выругался.

А потом повисло молчание. Долгое и тягучее.

Ну в принципе всё. Теперь меня уважали и боялись, и я даже не знаю, какое чувство преобладало.

— Князь, вы еще вчера были сыном канцлера, — обратился я к Корень-Зрищину, — Подтвердите, пожалуйста, эту информацию.

— А? — у Корень-Зрищина был такой вид, как будто его только что разбудили.

— Я говорю, Пыталову порешали?

— Да, она мертва, — торопливо ответил бывший сын канцлера, — Мне дядя сказал.

Собственно, от князя я и получил час назад информацию о смерти Пыталовой.