Во всем мне хочется дойти до самой сути…

Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым и только,

Живым и только – до конца.

1956

Ева

Стоят деревья у воды,

И полдень с берега крутого

Закинул облака в пруды,

Как переметы рыболова.

Как невод, тонет небосвод,

И в это небо, точно в сети,

Толпа купальщиков плывет —

Мужчины, женщины и дети.

Пять-шесть купальщиц в лозняке

Выходят на́ берег без шума

И выжимают на песке

Свои купальные костюмы.

И наподобие ужей

Ползут и вьются кольца пряжи,

Как будто искуситель-змей

Скрывался в мокром трикотаже.

О женщина, твой вид и взгляд

Ничуть меня в тупик не ставят.

Ты вся – как горла перехват,

Когда его волненье сдавит.

Ты создана как бы вчерне,

Как строчка из другого цикла,

Как будто не шутя во сне

Из моего ребра возникла.

И тотчас вырвалась из рук

И выскользнула из объятья,

Сама – смятенье и испуг

И сердца мужеского сжатье.

1956

Без названия

Недотрога, тихоня в быту,

Ты сейчас вся огонь, вся горенье.

Дай запру я твою красоту

В темном тереме стихотворенья.

Посмотри, как преображена

Огневой кожурой абажура

Конура, край стены, край окна,

Наши тени и наши фигуры.

Ты с ногами сидишь на тахте,

Под себя их поджав по-турецки.

Все равно, на свету, в темноте,

Ты всегда рассуждаешь по-детски.

Замечтавшись, ты нижешь на шнур

Горсть на платье скатившихся бусин.

Слишком грустен твой вид, чересчур

Разговор твой прямой безыскусен.

По́шло слово любовь, ты права.

Я придумаю кличку иную.

Для тебя я весь мир, все слова,

Если хочешь, переименую.

Разве хмурый твой вид передаст

Чувств твоих рудоносную залежь,

Сердца тайно светящийся пласт?

Ну так что же глаза ты печалишь?

1956

Весна в лесу

Отчаянные холода

Задерживают таянье.

Весна позднее, чем всегда,

Но и зато нечаянней.

С утра амурится петух,

И нет прохода курице.

Лицом поворотясь на юг,

Сосна на солнце жмурится.

Хотя и парит и печет,

Еще недели целые

Дороги сковывает лед

Корою почернелою.

В лесу еловый мусор, хлам,

И снегом все завалено,

Водою с солнцем пополам

Затоплены проталины.

И небо в тучах как в пуху

Над грязной вешней жижицей

Застряло в сучьях наверху

И от жары не движется.

1956

Июль

По дому бродит привиденье.

Весь день шаги над головой.

На чердаке мелькают тени.

По дому бродит домовой.

Везде болтается некстати,

Мешается во все дела,

В халате кра́дется к кровати,

Срывает скатерть со стола.

Ног у порога не обтерши,

Вбегает в вихре сквозняка

И с занавеской, как с танцоршей,

Взвивается до потолка.

Кто этот баловник-невежа

И этот призрак и двойник?

Да это наш жилец приезжий,

Наш летний дачник-отпускник.

На весь его недолгий роздых

Мы целый дом ему сдаем.

Июль с грозой, июльский воздух

Снял комнаты у нас внаем.

Июль, таскающий в одёже

Пух одуванчиков, лопух,

Июль, домой сквозь окна вхожий,

Все громко говорящий вслух.

Степной нечесаный растрепа,

Пропахший липой и травой,

Ботвой и запахом укропа,

Июльский воздух луговой.

1956

По грибы

Плетемся по грибы.

Шоссе. Леса. Канавы.

Дорожные столбы

Налево и направо.

С широкого шоссе

Идем во тьму лесную.

По щиколку в росе

Плутаем врассыпную.

А солнце под кусты

На грузди и волнушки

Чрез дебри темноты

Бросает свет с опушки.

Гриб прячется за пень,

На пень садится птица.

Нам вехой – наша тень,

Чтобы с пути не сбиться.

Но время в сентябре

Отмерено так куцо:

Едва ль до нас заре

Сквозь чащу дотянуться.

Набиты кузовки,

Наполнены корзины.

Одни боровики

У доброй половины.

Уходим. За спиной —

Стеною лес недвижный,

Где день в красе земной

Сгорел скоропостижно.

1957

Тишина

Пронизан солнцем лес насквозь.

Лучи стоят столбами пыли.

Отсюда, уверяют, лось

Выходит на дорог развилье.

В лесу молчанье, тишина,

Как будто жизнь в глухой лощине

Не солнцем заворожена,

А по совсем другой причине.

Действительно, невдалеке

Средь заросли стоит лосиха.

Пред ней деревья в столбняке.

Вот отчего в лесу так тихо.

Лосиха ест лесной подсед,

Хрустя обгладывает молодь.

Задевши за ее хребет,

Болтается на ветке желудь.

Иван-да-марья, зверобой,

Ромашка, иван-чай, татарник,

Опутанные ворожбой,

Глазеют, обступив кустарник.

Во всем лесу один ручей

В овраге, полном благозвучья,

Твердит то тише, то звончей

Про этот небывалый случай.

Звеня на всю лесную падь

И оглашая лесосеку,

Он что-то хочет рассказать

Почти словами человека.

1957

Стога

Снуют пунцовые стрекозы,

Летят шмели во все концы,

Колхозницы смеются с возу,

Проходят с косами косцы.

Пока хорошая погода,

Гребут и ворошат корма

И складывают до захода

В стога, величиной с дома.

Стог принимает на закате

Вид постоялого двора,

Где ночь ложится на полати

В накошенные клевера.

К утру, когда потемки реже,

Стог высится, как сеновал,

В котором месяц мимоезжий,

Зарывшись, переночевал.

Чем свет телега за телегой

Лугами катятся впотьмах.

Наставший день встает с ночлега

С трухой и сеном в волосах.

А в полдень вновь синеют выси,

Опять стога, как облака,

Опять, как водка на анисе,

Земля душиста и крепка.

1957

Липовая аллея

Ворота с полукруглой аркой.

Холмы, луга, леса, овсы.

В ограде – мрак и холод парка,

И дом невиданной красы.

Там липы в несколько обхватов

Справляют в сумраке аллей,

Вершины друг за друга спрятав,

Свой двухсотлетний юбилей.

Они смыкают сверху своды.