Во всем мне хочется дойти до самой сути…

Им милости возвещены

Землей – в каждой каменной трещине,

Травой – из-под каждой стены.

И те обещанья подхвачены

Природой, трудами их рук,

Искусствами, всякою всячиной,

Развитьем ремесл и наук.

Побегами жизни и зелени,

Развалинами старины,

Землей в каждой мелкой расселине,

Травой из-под каждой стены.

Следами усердья и праздности,

Беседою, бьющей ключом,

Речами про разные разности,

Пустой болтовней ни о чем.

Пшеницей в полях выше сажени,

Сходящейся над головой,

Землей – в каждой каменной скважине,

Травой – в половице кривой.

Душистой густой повиликою,

Столетьями, вверх по кусту,

Обвившей былое великое

И будущего красоту.

Сиренью, двойными оттенками

Лиловых и белых кистей,

Пестреющей между простенками

Осыпавшихся крепостей.

Где люди в родстве со стихиями,

Стихии в соседстве с людьми,

Земля – в каждом каменном выеме,

Трава – перед всеми дверьми.

Где с гордою лирой Мицкевича

Таинственно слился язык

Грузинских цариц и царевичей

Из девичьих и базилик.

1956

Ночь

Идет без проволочек

И тает ночь, пока

Над спящим миром летчик

Уходит в облака.

Он потонул в тумане,

Исчез в его струе,

Став крестиком на ткани

И меткой на белье.

Под ним ночные бары,

Чужие города,

Казармы, кочегары,

Вокзалы, поезда.

Всем корпусом на тучу

Ложится тень крыла.

Блуждают, сбившись в кучу,

Небесные тела.

И страшным, страшным креном

К другим каким-нибудь

Неведомым вселенным

Повернут Млечный Путь.

В пространствах беспредельных

Горят материки.

В подвалах и котельных

Не спят истопники.

В Париже из-под крыши

Венера или Марс

Глядят, какой в афише

Объявлен новый фарс.

Кому-нибудь не спится

В прекрасном далеке

На крытом черепицей

Старинном чердаке.

Он смотрит на планету,

Как будто небосвод

Относится к предмету

Его ночных забот.

Не спи, не спи, работай,

Не прерывай труда,

Не спи, борись с дремотой,

Как летчик, как звезда.

Не спи, не спи, художник,

Не предавайся сну.

Ты – вечности заложник

У времени в плену.

1956

Ветер (Четыре отрывка о Блоке)

Кому быть живым и хвалимым,

Кто должен быть мертв и хулим,

Известно у нас подхалимам

Влиятельным только одним.

Не знал бы никто, может статься,

В почете ли Пушкин иль нет,

Без докторских их диссертаций,

На все проливающих свет.

Но Блок, слава Богу, иная,

Иная, по счастью, статья.

Он к нам не спускался с Синая,

Нас не принимал в сыновья.

Прославленный не по программе

И вечный вне школ и систем,

Он не изготовлен руками

И нам не навязан никем.

* * *

Он ветрен, как ветер. Как ветер,

Шумевший в имении в дни,

Как там еще Филька-фалетер[8]

Скакал в голове шестерни.

И жил еще дед-якобинец,

Кристальной души радикал,

От коего ни на мизинец

И ветреник внук не отстал.

Тот ветер, проникший под ребра

И в душу, в течение лет

Недоброю славой и доброй

Помянут в стихах и воспет.

Тот ветер повсюду. Он – дома,

В деревьях, в деревне, в дожде,

В поэзии третьего тома,

В «Двенадцати», в смерти – везде.

* * *

Широко, широко, широко

Раскинулись речка и луг.

Пора сенокоса, толока,

Страда, суматоха вокруг.

Косцам у речного протока

Заглядываться недосуг.

Косьба разохотила Блока,

Схватил косовище барчук.

Ежа чуть не ранил с наскоку,

Косой полоснул двух гадюк.

Но он не доделал урока.

Упреки: лентяй, лежебока!

О детство! О школы морока!

О песни пололок и слуг!

А к вечеру тучи с востока.

Обложены север и юг.

И ветер жестокий не к сроку

Влетает и режется вдруг

О косы косцов, об осоку,

Резучую гущу излук.

О детство! О школы морока!

О песни пололок и слуг!

Широко, широко, широко

Раскинулись речка и луг.

* * *

Зловещ горизонт и внезапен,

И в кровоподтеках заря,

Как след незаживших царапин

И кровь на ногах косаря.

Нет счета небесным порезам,

Предвестникам бурь и невзгод,

И пахнет водой и железом

И ржавчиной воздух болот.

В лесу, на дороге, в овраге,

В деревне или на селе

На тучах такие зигзаги

Сулят непогоду земле.

Когда ж над большою столицей

Край неба так ржав и багрян,

С державою что-то случится,

Постигнет страну ураган.

Блок на́ небе видел разводы.

Ему предвещал небосклон

Большую грозу, непогоду,

Великую бурю, циклон.

Блок ждал этой бури и встряски

Ее огневые штрихи

Боязнью и жаждой развязки

Легли в его жизнь и стихи.

1956

Дорога

То насыпью, то глубью лога,

То по прямой за поворот

Змеится лентою дорога

Безостановочно вперед.

По всем законам перспективы

За придорожные поля

Бегут мощеные извивы,

Не слякотя и не пыля.

Вот путь перебежал плотину,

На пруд не посмотревши вбок,

Который выводок утиный

Переплывает поперек.

Вперед то по́д гору, то в гору

Бежит прямая магистраль,

Как разве только жизни в пору

Все время рваться вверх и вдаль.

Чрез тысячи фантасмагорий,

И местности и времена,

Через преграды и подспорья

Несется к цели и она.

А цель ее в гостях и дома —

Все пережить и все пройти,

Как оживляют даль изломы

Мимоидущего пути.

1957

В больнице

Стояли как перед витриной,

Почти запрудив тротуар.

Носилки втолкнули в машину,

В кабину вскочил санитар.

И скорая помощь, минуя

Панели, подъезды, зевак,

Сумятицу улиц ночную,

Нырнула огнями во мрак.

Милиция, улицы, лица

Мелькали в свету фонаря.

Покачивалась фельдшерица

Со склянкою нашатыря.

Шел дождь, и в приемном покое

Уныло шумел водосток,

Меж тем как строка за строкою

Марали опросный листок.

Его положили у входа.

Все в корпусе было полно.

Разило парами иода,

И с улицы дуло в окно.