Во всем виноват Гоголь

Мудрецов в тот день был в клетчатом пиджаке и в таких же коричневых брюках. Он ещё вполне трезво перемещался по залу, достаточно приветливо махал людям руками, хотя и улыбался им уже не вполне цензурно. И он оказался абсолютно прав. Тут как раз Мудрецову и позвонили из администрации города и спросили его требовательно о причинах отсутствия ободряющей продукции у них на столах во время торжественных приёмов, о рентабельности его предприятия, а также и о каком-то там кассовом разрыве в зарплатах всяческой высокородной их родни. Так строго спросили у него об этом, что Пётр Октябринович Мудрецов о Бронькине даже думать бросил и злорадно потирать руки прекратил. А проставлять прогулы в ведомости напротив его фамилии, будучи в сумрачно-пепельном настроении, поручил бухгалтерше Елизавете. В ответ ему на это Елизавета в той ведомости рабочего времени тут же одни нули превратила в восьмёрки, другие — уничтожила ластиком и таким образом все ранее проставленные прогулы, касающиеся Бронькина, переиначила в неоспоримые доказательства нужды в награждении его грамотой. Затем Елизавета немедленно отправилась в органы, куда сама и вызвалась давать свидетельские показания, выученные ей назубок с бумажки, что с нездешним почерком. И оказалось, что к тому времени она уже состояла основным свидетелем по факту устного заявления главного архитектора города Мамагонова о его насильном удержании в ликёроводочных застенках Мудрецова, причём Петром Октябриновичем лично, причём с Ахдамовой Айгуль в паре. От участия в программе защиты свидетелей Елизавета радикально отказалась, но деньги за особый себе риск потребовала и получила сразу.

Надо сказать, что и другие сплетни над городом парили и шныряли, как стаи ворон и галок, даже в коридорах горадминистрации. Даже дела шились. Поднял свою натруженную голову ранее затаившийся в заброшенных гаражах криминал. С незащищённых замками балконов граждан принялись пропадать книжки, гречка, лыжи и велосипеды. И если гречка пропадала безвозвратно, а велосипеды иной раз ещё и всплывали в перекрашенном виде или на той же базе «Вторчермета», то утраченные тома и подшивки журналов в переплёте самым чудесным образом оказывались в учреждении Мудрецова. Причем, вместе с семнадцатой страницей, хотя их туда на комиссию никто вроде бы как и не приносил. Горожане цепью потянулись в полицию с заявлениями на Мудрецова и требованиями вернуть им лыжи, гречку и деньги за нескончаемые моральные страдания, а стены и заборы города запестрели неодобрительными надписями в его собственный адрес…

— Кто им позволил так меня оскорблять! — горланил Мудрецов, не пойми кому и всем сразу, производя сильный акцент на вторую часть последнего слова.

С огнедышащей яростью бросился он в органы. Не приняли они Мудрецова!? И даже на очередь для приёма не поставили его органы, что было неслыханным, если не сказать, даже сказочным их свинством после баньки с верным лицом из этих органов и практикантками из «1000 мелочей»… В последний раз стерпел он обиду, удержал себя в руках и чтобы лишний раз не козырять своим чрезмерно значительным положением, бросился на площадь под дуб и прямиком к телефону-автомату, где выстоял, конечно, всю очередь.

— Алло, товарищи! Это анонимный телефон доверия уважаемых всеми нами органов?

— Да, Пётр Октябринович, это нашего органа анонимный телефон доверия, — неприветливо ответили ему те. — Если вы чего хотели, то вам это уже не поможет. Нам уже известна даже ваша натуральная фамилия, гражданин Потняцов…

— Но ведь я же не предполагал, что…

— А мы располагаем оперативными сведениями о том, что вы активно занялись сбытом краденого, — прервали его грубо. — Об этом мы уже даже нашему неугомонному и, не к ночи будет сказано, мэру города в сам Париж факсонули. Знаем даже, что вы раритетный семейный архив одного весьма уважаемого в стране человека по фамилии с очень большой буквы «Ч» под крышкой шкатулки из красного дерева со вставками из карельской берёзы схоронили под огромной кучей украденных вами из московской библиотеки книг! Предупреждаем заранее, что плевать мы хотели на все ваши будущие крики о демократии в отблесках костров оппозиционных амбиций, и на всех ваших адвокатов тоже плюём, они у нас на полставки. Наши сиятельные службы уже устремили на вас свой стальной взор и вскоре совершенно чистыми руками прижмут вас к нашему горячему сердцу так, что тебе мало не покажется… Собирай вещи! Пока-пока! Чао, Петрушка!