Во всем виновата осень (СИ)

Но что в ней было такого особенного? Он мог бесконечное количество раз вспоминать ее внешние данные. Только все это было не то. В ней было что-то еще. В ней была загадка. Нет, не загадка,- поправил он себя. Тайна, запертая за семью замками. Эта тайна читалась в ее закрытости, скованности, извечной и, зачастую, не уместной деловитости. Она, как и он сам, была отгорожена от окружающего мира такой же толстой кожей, что была и у него. Наверное, это ее состояние души и было тем самым фактором, который роднил его с ней. Он видел в ней себя. Пусть это отражение было искажено каким-то воображаемым кривым зеркалом. Но Билл понимал, что если он докопается до истины, доберется до сердца сломившей эту девушку на корню проблемы, то он сможет стать для нее самым близким человеком из всех. Это ему и было нужно.

Что же произошло в ее жизни, чтобы она воздвигла вокруг себя столь непроницаемую, несокрушимую оболочку? Это ему предстояло выяснить. Билл докурил и затушил окурок в пепельнице. У него на душе было тяжело. Тяжело от событий вчерашнего вечера, которые он знал только со слов брата, тяжело от этих размышлений о пустоте и никчемности своей личной жизни. От того, что только его брат был свидетелем всего этого и догадывался, о том, что он на самом деле чувствует. А может и не догадывался, а как близнец испытывал это вместе с ним. Ведь поэтому Том с ним завел ту неприятную беседу пару дней назад по приезду в этот дом. Он хотел, чтобы Билл начал жить честно и открыто в первую очередь с самим собой. А он на Тома за это обиделся, ходил и дулся как ребенок, который все хочет делать сам и не потерпит наставлений родителя. Сегодня он, наконец, понял, что это было глупо. Еще глупее были его мысли о том, что Том клеится к Яне. Ведь в глубине души он прекрасно понимал, что его брат наоборот хотел бы, чтобы он нашел себе хорошую девушку, перед которой он смог бы снять свою толстую кожу и сжечь ее и больше никогда не возвращаться к жизни эмоционального затворника. И какая кандидатура могла бы быть лучше для него в этот момент, чем Яна?

Билл не мог больше выносить потока этих интимных мыслей. Он хотел спрятаться от того, что творилось у него внутри. От самого себя. Но от себя было не убежать. Это попросту невозможно. Значит, надо было заглушить внутренний голос, так настырно твердящий ему о неправильности его существования. Билл огляделся вокруг, и его глаза уловили то, что ему было нужно в данный момент больше всего. На кофейном столике он увидел три бутылки алкоголя: виски, коньяк и что-то третье, что он сейчас уже не помнил. Он их притащил в комнату еще вчера вечером после возвращения из ресторана. Он тогда снова спустился на первый этаж, чтобы в баре прихватить себе что-нибудь еще, так как ему на тот момент казалось, что принесенного ему будет недостаточно. Вследствие этого он и очутился за столом в трапезной, с очередной, но уже не донесенной до своего номера бутылкой виски.

Билл медленно встал с кровати и взял наугад одну из бутылок. В его руках снова оказался тот же напиток. Он сел на кровать, открыл бутылку и отхлебнул прямо из горла. Через несколько секунд, когда алкоголь начал растекаться по его телу, ему показалось, что голос мучающих его мыслей наконец-то стал тише. Он сделал еще пару глотков, и их еле слышные остатки смешались в бессвязный поток, а потом и вовсе затерялись где-то в дальних уголках его сознания. Билл откинулся на подушки у изголовья кровати и снова опрокинул уже полупустой стеклянный сосуд. Он закрыл глаза, и стало темно. Эта темнота окутывала его. Ему было тепло и уютно. Ничто его больше не тревожило. Такое безмятежное состояние ему нравилось, он не хотел покидать его ни за что. Никаких мыслей, никакого волнения, никакой тревоги. Только он наедине с пустотой.

Большие серые глаза Яны… Пальцы, которые только что сжимали ее запястье, жжет от сильного рывка… Он идет за ней по лестнице. Его ноги заплетаются, но он ее настигает… Испуганные серые глаза… Холодная вода в лицо. Она стекает по его подбородку на футболку… Тепло ее тела… Ее мягкие, но зажатые губы… Серые глаза полные ужаса.