Женя решительно подошла к Элизе. Нет-нет, никакой грим не способен так изуродовать и покрыть морщинами кожу. Эта слегка обвислая кожа щек, глубокие носогубные складки, сеть морщин возле глаз, голубоватые мешочки под глазами… А руки! Морщинистые, в едва заметных коричневых пятнышках.
– Элиза? – Она улыбнулась одними губами, не испытывая особого восторга от присутствия гостьи. – Вы сейчас так быстро бежали по дорожке…
– Эх, моя дорогая Женечка, – вздохнула Элиза, цокая языком, – это я в молодости могла бежать по дорожкам. Сейчас уже прыть не такая… То тут болит, то там… Как говорит одна моя хорошая знакомая: «старость – это гадость». Поэтому вы, пока молоды, пользуйтесь своей энергией, бегайте, прыгайте, танцуйте, занимайтесь любовью, словом, наслаждайтесь жизнью каждую минуту!
– Какое у вас красивое платье. Такое летнее, в маках…
– У меня есть портниха, ее зовут Наташа. У нее поистине волшебные руки! Она тоже наша, русская, приехала сюда вместе с родителями, когда была еще совсем маленькой. Живет в Париже, у них семейный бизнес – они сами делают кукол, мишек, так называемый hand made.
– Ручная работа, я поняла, – совершенно сбитая с толку, кивнула Женя.
– И магазин, между прочим, процветает! Но для своих Наташа шьет на заказ. Исполняет все мои капризы. Нет, ты не подумай, Женечка, что в Париже я не могла бы купить красивое платье. Здесь можно купить все – были бы деньги. Но одно дело – готовое платье, другое – сшитое специально для тебя…
Женя потеряла интерес к разговору. Однако из вежливости поблагодарила Элизу за то, что та помогла Петру собрать заказ в магазине художественных товаров.
– Тебе понравилось? – Бровки Элизы приподнялись в вопросе. И такая она в этот момент была какая-то комично-фальшивая, и каждый ее жест был настолько наигранным, что Женя содрогнулась.
– Да не то слово!!! – примерно в такой же наигранной манере ответила ей Женя, не в силах справиться с вновь вспыхнувшим чувством неприязни к этой женщине. – Все чудесно! Мне вот только кусок стекла надо найти…
И Женя показала примерный размер.
– У меня есть хорошая новость! – вдруг сказал с видом фокусника, вынувшего из рукава живого голубя, Петр, сияя. – Мне позвонил один человек, сказал, что дело Бориса в самые ближайшие дни решится и они с клиентом смогут наконец вернуться в Россию.
Женя разразилась слезами. Она стояла посреди комнаты и так надрывно, с едва сдерживаемыми стонами, рвущимися изнутри, плакала, словно ей только что сообщили не хорошую весть, а, наоборот, – убийственную.
– Пусть поплачет, – сказала как-то уж очень легкомысленно, со знанием дела, дурачась, Элиза, словно речь шла не о рыданиях, а о преступно большом количестве еды, съеденной Женей, мол, пусть все съест, ей полезно.
Но Жене было уже все равно, каким тоном и с каким выражением лица что-то там брякнула Элиза – она была счастлива настолько, что простила бы сейчас всех за самые страшные преступления. Лишь бы с Борисом было все хорошо.
Успокоившись, она обняла Петра и простояла так в кольце его рук какое-то время. Сейчас он был ей самым близким и дорогим человеком. Ведь это он принес ей эту радостную весть.
Забыв про рисование, она, задумчивая, вышла из комнаты, даже ни разу не обернувшись, и прямиком направилась на кухню.
Грушевый пирог на большом блюде так и манил к себе. Эмма, румяная, в полосатом фартуке, поняла взгляд Жени и бросилась нарезать пирог на куски. Потом достала из холодильника бутылку с молоком, жестом спросила, подогреть ли его, Женя улыбнулась: какая же она заботливая, эта Эмма. Да, лучше подогреть, ведь ей же надо беречь себя. Заболеть сейчас, здесь от кружки с ледяным молоком было бы верхом глупости.
23. Вера – Лиза