Вобла в экстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники

— Мы переехали в Москву… Срочно. Потому что мама не могла жить в городе, где была счастлива и где ты предал её… — я подняла глаза на отца: какой он жалкий! Весь из себя виноватый… Плечи опущены… И плачет… Да что же он такой безвольный?! И во мне стал закипать гнев: — Что же ты теперь-то плачешь?! Я не плачу, а ты… Где ты был, когда мама умирала?! Она так мучилась!.. Где ты был, когда я мыла вонючие подъезды, когда корчилась за швейной машинкой?! А мне ведь нельзя было… А потом сдавала квартиру, а сама скиталась по чужим углам… Где ты был, когда был мне так нужен?! Поздно плакать, папочка! Ты уже сделал всё, что мог! Ты погубил маму, ты сломал и мою жизнь! Ты убил нашу любовь…

Гнев мой схлынул, но, по-видимому ещё больше поднялась температура и я, как в бреду, подошла к столу:

— Это и есть ваш сюрприз, Самбэк? Ну что вам сказать… Сюрприз удался. Я потрясена. Теперь вы понимаете в кого я такая? В отца! Оказывается наркотики мне на роду были прописаны. Как говорится, генетически закодированы. Я их не искала — они сами ко мне прилипли. А всё из-за папочки! Видать у него дурная кровь. В ней распутство и наркотики…

Самбэк молчал и я обратилась к Марксу. И обиделась:

— А вы не верили, что это Божий промысел… Конечно, это Бог устроил так, чтобы я встретилась с отцом и всё ему сказала! Видите? Вот этот старик — мой папочка! Мужчина, моя единственная опора… — никто не вступал со мной в диалог и я запылала ещё жарче: — Это враньё, что женщина сотворена из ребра мужчины! Полное враньё! Всё как раз наоборот! Это мужики пошли от женщины. Раньше люди умнее были и миром правили женщины. И всё было хорошо. А потом мы расслабились и отдали вам власть… И во что вы превратили мир? В помойку! В полное дерьмо!

— Хватит!!! — очнулся, наконец, Самбэк. — Шоу закончено! Адвокат, уведи химика!

Я ахнула и бросилась к отцу:

— Нет! Стойте! Я ещё не всё сказала!

Адвокат схватил обмякшего отца за плечо и резко повернул к двери. Я запрыгнула на него сзади, но Док успел обхватить меня за талию. Отец обернулся и крикнул:

— Прости меня, Вероника! Прости за всё!

Они скрылись, а я поволокла Дока к дверям и принялась молотить их кулаками:

— Папа! Папочка!!! Я простила тебя!! Давно простила! Я люблю тебя, папа! Люблю, чтобы ты не натворил!

Мой ор стоял в ушах, а в висках звенели тысячи молоточков. Я попыталась освободиться от тисков Дока и встать на ноги, но те вдруг стали как ватные и я чуть не упала. Бригадир подхватил меня на руки и с досадой выплеснул:

— Самбэк! Она вся горит и дрожит! Её надо отвезти в покой и тепло, иначе она совсем свалится!

— Бери с собой Дока и отвезите её к Манане, — распорядился Самбэк.

— А может, лучше к Федотовне? — почему-то воспротивился Сергей.

— Я сказал к Манане, значит, к Манане! — рассердился Самбэк. — Она фельдшер и у неё рука лёгкая. А мне эта безбашенная мадам нужна здоровой. К тому же, от Федотовны эта сумасшедшая может сбежать. Мне не нужны лишние проблемы, хватит и тех, что она уже доставила. Сдадите её Манане и возвращайтесь. Мы будем на фабрике.

Перед тем, как двигаться к цели, доктор сделал мне сложную внутривенную инъекцию и я немного успокоилась. Потом он уселся рядом с водителем и мы поехали в неведомое мне жилище. Я лежала на заднем сиденье, положив голову на колени Бригадира, и изредка вздрагивала, гоня от себя все до единой мысли. Думать о чём-либо, кроме как об отце, я не могла, а думать о нём было невыносимо.

Мне как воздух нужна была передышка и все это понимали — потому в машине было тихо, как на кладбище, и даже уже знакомый мне водитель помалкивал. Сергей мягко и осторожно поглаживал мои плечи и волосы, а когда он нечаянно касался моей щеки, я ощущала дрожь его пальцев — и даже в том полубредовом состоянии, в каком находилась, понимала, что он очень взволнован. Я положила свою ладонь ему на колено и он откликнулся благодарным касанием моей руки, затем принялся перебирать мои волосы и эта ласка умиротворила меня настолько, что я задремала.

В таком бессознательном виде с помощью Дока я и перекочевала в объятья Бригадира по приезду на место. Пока он нёс меня в лифт, я уткнулась носом в его шею и, сомлев в родном запахе, безотчетно поцеловала шарик сонной артерии. Сергей вздрогнул и мимолётным поцелуем коснулся моей шеи. Я не видела, заметил ли Док наши нежности, но услышала его голос:

— Она такая хрупкая и нежная, но характер! Настоящий боец! Так на Самбэка попёрла, что я сам до смерти испугался, как бы он не переломил её, как берёзку.

— Как берёзку… — с грустью повторил Сергей и я снова шевельнула губами на его шее.

И затихла, гоня от себя воспоминания нашего счастливого прошлого. Откуда Доку знать, что тогда, в юности, Сергей звал меня своей Березкой — ведь моя девичья фамилия Берёзкина! А только зря я позволила себе эти сантименты! Последовавшие за этой трогательной поездкой в лифте события показали, что мне нельзя расслабляться ни на секунду. И начались они в самый нежданный момент.