Вочий вой

           Словом, струсил я, батьку – атаман. Струсил и позорно бежал с поля боя. Ну, а в степи поймали меня татары. Долго я уже с ними, - Гниденко помолчал, кусая длинный ус. - Подлое дело сделал и в Астрахани. Послал меня хан в город, к защитникам - выведать, что у них и как. Два дня крутился я среди ополченцев, выведал  все и ночью пришел к хану. А через день взяли татары город и сожгли его дотла. Хан сказал дать мне горилки и шмат мяса за это.

           Вот так безладно сложилась моя жизнь. А от дозора твоего я не прятался. Сам увидел их и вышел с повинной головой.

           Казак вдруг упал на колени и уткнулся головой в землю.

           - Господом – богом молю тебя, атаман, - заговорил он глухим голосом, - дай мне умереть с оружием в руках. Не можешь ты представить себе, как я страдаю от вин своих. Душа моя истерзана, нет мне прощения – знаю. Но не погуби, атаман, христианскую душу - дай смертью своей в бою оправдаться перед Богом и людьми!        

         - Встань, казак, - сказал Гнат, рывком поднимая Гниденко с колен. – А судьбу твою мы на Кругу решим. Не вправе я распоряжаться ею. Хотя, лично я считаю, что нет тебе прощения за вины твои.

          В это время подошел к ним старый казак, убеленный сединами. Увидев его, Гниденко вздрогнул и попятился, глаза его побелели от ужаса.

          Гнат удивленно посмотрел на старика и увидел в его глазах неподдельное горе.

         - Ну, шо, сынку, набигався? – прерывающимся голосом спросил старик. – Бачишь, сукин ты сын, як довелось нам увидеться!? Сказав я всий нашей родове, шо найду тебя хоть пид землею и покараю батькивською рукою. И от мы побачились, сыну.

         - Тато! – Гниденко дрожал крупной дрожью, глаза его подернулись слезой. – Ты как тут оказался?

         - От так и оказався, - промолвил старый казак.

 Пишов за тобою на Дон и там узнав, шо ты и звидтиля втик. Бросыв своих братив на поли бытвы и пишов к татарам. То я и пишов с донцями пид Астрахань, як чуяв, шо знайду тебе тут. А тоби я бильше не татко, сучий ты сын! Тоби я смерть!

          Сказав свои последние слова, старик взял конец веревки, которой был связан сын, и повел его за собой к небольшой роще, раскинувшейся на склоне балки.

          Гнат хотел, было остановить старика, но вдруг подумал, что самый справедливый суд – отцовский, и отец имеет полное право решить судьбу сына своими руками.

          Казаки, проводив старого казака и его сына сочувственными взглядами, молча отвернулись…

ГЛАВА 41

             Раньше, чем разъезды татар обнаружили казачью засаду, возвратились лазутчики Тунгатара. Они знали, где находится лагерь татар, и им не пришлось тратить время на его поиски. А появление в стане противника троих ногайцев, одетых так же, как и все наяны Саип-Гирея, прошло не замеченным. Увидев возлежащего на подушках под тенистым дубом хана Крымской орды, ногайцы хотели даже дерзнуть и похитить его, но больно крепкие молодцы охраняли покой своего владыки, и разведчики выбрали цель попроще.

           Без труда вычислив по богатым одеждам и командирским замашкам одного из мурз, сновавших по лагерю, разведчики дождались момента, когда тот взял из походной сумки курдюк с водой и пошел по направлению к группе деревьев, видимо, по нужде. Когда мурза опорожнил кишечник и завязал шнурки на поясе необъятных шаровар, какая-то неведомая сила заткнула ему рот его же  платком, которым он вытирал руки после омовения седалища, и подняв в воздух, быстро-быстро понесла его прочь от татарского лагеря.

          Не ведали лазутчики Тунгатара, что творят и в какую панику повергают крымского хана, ибо похитили они ни кого иного, как самого надежного и преданного хану человека и выдающегося военачальника, его правую руку – темника Джанибека.

           Свалив его, как куль с овсом, с коня на землю, ногайцы поставили его на ноги и выдернули кляп изо рта.

           Джанибек опытным взором военачальника с огромным опытом войны, сразу определил присутствие засадной линии и количество казаков в ней – не более пятисот. Увидел также выложенные на брустверы пищали, готовые к стрельбе, и ногайцев, обжигающих на кострах свои смертоносные копья. Число готовых найз, сложенных в вязанки и подготовленных к метанию, вообще не поддавалось счету. Тем не менее, Джанибек решил вести себя с позиции силы, поскольку численное преимущество татар сводило на нет все усилия засадной группы, которая могла нанести значительный урон его войску. Но это урон исчислялся числом не более полутора тысяч наянов, и то только в первые несколько минут боя. После чего всю засадную линию тысячи воинов  Саип-Гирея просто потопчут лошадьми. Иначе и быть не могло при сорокакратном превосходстве татар в живой силе.

 Вместе с тем, Джанибек прекрасно понимал, что если он будет вести себя дерзко и ничего не скажет казакам, то его просто убьют за ненадобностью.

            Все эти мысли молнией пронеслись в его голове, и он был готов к разговору с атаманом казаков, который не замедлил явиться в сопровождении толмача-татарина. 

          - Кто ты и какую должность занимаешь в войске хана? – перевел толмач вопрос атамана.

          Джанибек решил скрыть то, что он является темником и ближайшим сподвижником хана, и представился тысячным.