Вочий вой

            Адиль-Солтан – хитрый и осторожный воин, прошел тысячи верст военными дорогами. Сколько он себя помнил – с малых лет он был на коне, в вечных походах и войнах. С каким только врагом не довелось ему биться?! Бил он и чванливых, заносчивых поляков. Бил и суровых, закаленных в боях немцев, которые поразили его совершенно ненужными перед налетом дикой орды правильными, абсолютно ровными построениями войска. Которое, выдержав первый удар степняков, тут же раскалывалось на мелкие очаги сопротивления под давлением несметных татарских чамбулов. И подвергалось избиению, не успевая реагировать на быстрые, как удары молнии, наскоки татар.  Бил и своих сородичей ногайцев, которых считал безродным племенем, невзирая на то, что и обличьем, и языком они походили на татар. Но в походе, случалось, он устилал  телами ногайцев непроходимые болота, чтобы по ним, как по мосткам, могла пройти его конница.  Он был умен и сметлив, недаром его боялись враги и уважали наяны и ханы, коих он пережил на своем веку троих. А он не лез в темники, довольствуясь должностью тысячного, поскольку всех людей в свое войско подбирал сам, сам и обучал военному делу, сам и в походы водил. Зато в бою его войско было самым надежным, организованным и дисциплинированным звеном, на которое каждый их трех пережитых им ханов всегда мог положиться.

            Нынешнее положение его войска, которое хан Саип-Гирей фактически отправил на смерть, не нравилось Адилю, но он привык всегда выполнять ханские приказы, а не обдумывать их. Когда, убоявшись стрельбы, немцы и литовцы повернули коней, Адиль-Солтан впервые в жизни подумал, что он и его люди обречены, и на сей раз, военная удача отвернулась от него.

            Он вел свой отряд обреченных, сознавая, что под огнем казачьих пищалей поляжет большая его часть, и уже не думал, что хан всегда прав. Он решил нарушить приказ, поскольку быть просто жертвенным бараном ему не хотелось. Он желал себе другой смерти – смерти воина - в кровавой сечи с равным по силам противником. А быть убитым глупой пулей и не поразить при этом врага и даже не вынуть саблю из ножен?...

            Адиль-Солтан был решительным и быстрым в исполнении своих решений воином: он не станет втягиваться в узкий проход между скалой и лесом, выступая в роли жертвенного животного, он развернет лаву на подходе и поведет ее вверх по склону, петляя между деревьев. Пусть казаки попробуют вести прицельный огонь по скачущим всадникам, к тому же укрытым деревьями!

           Адиль передал приказ вглубь строя конников и, заметно приободрившись, стал выбирать место для атаки.

           Ему не хватило всего нескольких аршин…

           Казачья засада, выгнутая дугой в сторону движения татарского войска, уже запустила головной чамбул в огненный мешок, и когда Адиль-Солтан привстал в стременах и поднял руку, чтоб отмашкой послать коней в рысь, прозвучал залп.

            Когда двести шестьдесят стволов одновременно изрыгают из своих жерл сгустки расплавленного свинца, каждый из которых в полете разлетается на четыре части, уберечься невозможно. Половина войска Адиля повалилась с коней, даже не успев осознать, что случилось.

            Адиль-Солтан, выбитый из седла сразу двумя дробинами, попавшими ему в грудь, не был ранен – спасла надежная, испытанная в боях кольчуга, покрытая сверху лежащими наподобие рыбьей чешуи стальными пластинами. Но удар был такой силы, что на какое-то время он потерял сознание. Верные наяны тут же подхватили его тело и вынесли его из-под огня. Ни о какой атаке, либо дальнейшем продвижении остатков отряда, больше не могло быть и речи, поскольку прозвучавший вслед за первым второй залп довершил разгром, а ведь были еще и сотни метательных копей, почти каждое из которых попало в цель… и атаковать стало практически некому…

           Придя в себя за ближайшим увалом, Адиль-Солтан мрачным взглядом оглядел остатки своего некогда славного войска и вдруг, запрокинув голову к небу, завыл волком…

            С каким-то тупым безразличием смотрел он на проходящие мимо чамбулы Исхака и Камбара, которые не могли перейти на рысь, поскольку вся доступная глазу территория была завалена телами погибших наянов Адиля. Поначалу он хотел сказать им обоим, что весь склон балки, по которому им предстояло идти в атаку, простреливается казаками, и никакого проку от их действий не будет – только людей положат. Но потом подумал, что «великому, мудрейшему из мудрейших» ханов с его подушек виднее, как распорядиться жизнями своих воинов, и все равно уже ничего не изменить.

           Так глупо, так бездарно погубить тысячу лучших наянов войска! Наянов, не знавших ни одного поражения на протяжении последних десяти лет, которым не было равных ни в одном тумене!

           Саип-Гирей, отправив их на смерть, разом перечеркнул всю сознательную жизнь лучшего  своего тысячного. Жить дальше не было смысла…