Вода в озере никогда не бывает сладкой

Пишу и не получаю ответа, тогда я отправляю сообщение три раза подряд, мне нужно услышать – это была не я, эта девчонка притворяется мной, а я прячусь, можешь найти меня по этим координатам, жду тебя в такой-то день, в такой-то час, не опаздывай, это убежище ненадежно, я скоро переберусь в другое.

В тот день, когда на отправленное резюме мне отвечает с предложением работы парфюмерный магазин, звонит Кристиано. Они оценили мою осведомленность в философских течениях, сами недавно открылись, делают акцент на расслабляющих практиках, уходе за телом и йоге, думают, я могу им подойти. В трубке раздается тяжелое дыхание Кристиано, его голос то и дело прерывается, связь плохая.

– Кристиано, что такое? – повторяю я и снова слышу лишь обрывки слов, потом связь налаживается.

– Она умерла, – невозмутимым тоном произносит он.

– Кто? – Я не поняла, как будто запершись в своем непонимании, не хочу вылезать из него и слушать объяснения.

– Ирис. Сочувствую. Ее дядя встретил моего отца в лавке.

– Это неправда, он соврал.

– Нет, она очень сильно болела, неделю назад ее отвезли в какую-то клинику, накачали обезболивающим, мать всю комнату вверх дном поставила, похорон не будет, ее кремируют.

– Кого?

– Ирис.

Отвечаю, что он врет, что мне осточертели его россказни, легенды, вымышленные имена и события, пустая болтовня, и вешаю трубку. Ничего подобного, Ирис дома, сейчас я напишу ей, и она ответит, так и поступаю: пишу и пишу, телефон звонит вхолостую.

Ночью Ирис мне снится: она сидит на развалинах какого-то дома, на первом этаже, говорит, ждет меня там, не было никакого конца света, луна еще на небе.

На следующий день в городе развешивают некрологи, они отличаются от остальных, там ее фотография, под датой рождения – дата смерти, Ирис умерла три дня назад, вот так мир сообщает мне об этом, на углу, рядом с перекрестком, где дорога ведет в Поджо-дей-Пини, на железной доске, известие о ее смерти теперь покоится поверх остальных, его будет заливать дождь, трепать ветер, оно испортится со временем, поверх него наклеят афишу рыбной ярмарки, сейчас лето, и люди на набережной с нетерпением ждут, когда можно будет пожарить местную рыбешку.

Вкус бензина

Однажды мы с Ирис увидели, как падает самолет, точнее вертолет, если совсем честно.

Мы сидели на пляже, у нас было одно полотенце на двоих, купальники еще не высохли, мокрые волосы падали на плечи, мы взглядом следили за тем, как отдыхающие входят в воду и выходят из нее, выходят и входят, Ирис сдвинула солнечные очки на лоб и лизала клубничный фруктовый лед, у меня руки были в песке, я с трудом выносила крики детей, то, что они все время проводят на свежем воздухе, то, что их баловали, хвалили, как будто нарочно, чтобы они побольше кричали.

Медведь обмотал голову полотенцем, которое взял у Марты, на манер тюрбана и прохаживался по берегу рядом с водой, за ним на носочках следовала Рамона и приговаривала:

– А теперь давай пляши!

Марта принесла одноразовую фотокамеру и теперь снимала нас – в позе факира, подражающих топ-моделям или женщинам-змеям, выходцам из цирка, – я наблюдала, как остальные смеются и скачут, соревнуясь, кто дольше простоит на обжигающе горячем песке.

Грек вернулся из бара с водой и сэндвичами, у него мохнатые лодыжки, волосы приклеились ко лбу, они блестящие, как будто из пластмассы, он угостил нас, протянув нам бутерброд и баночку «Спрайта», и мы прикончили ее вдвоем: Ирис пила с правой стороны, я – с левой, по одному глотку за раз, пузырьки от газировки поднимаются к нёбу, солнце в зените.

Грек устроился рядом с нашим полотенцем, со стороны Ирис, и, потихоньку двигаясь к ней, пытался отвоевать себе кусочек ткани, сесть к ней поближе; я физически ощущала его присутствие, точно слепня на коже, поэтому я сказала, будто Медведь его звал, – иди сфоткайся, потом мы все напечатаем, повесим на стену, Ирис поддержала меня – иди-иди.

Он поднялся и потрусил прочь, оглядываясь и бросая на нас обиженные взгляды; мы с Ирис обменялись улыбками, она сказала:

– Вечно он ко мне притирается сбоку.

Над озером пронесся шум, из-за высокого берега вдруг возник вертолет, маленький и черный, похожий на шершня, он беспрерывно жужжал, показывал себя во всей красе, как будто врезался во что-то, взмывал вверх и снова снижался, маневрировал хвостом, поднимался на дыбы вверх носом; люди хлопали в ладоши, думая, что это какое-то представление, импровизация на потеху отдыхающим.

Вертолет заваливался набок, пытался выровняться, снова опасно кренился, а мы смотрели, ведь это точно так и задумывалось, может, учения от Музея авиации или от одного из клубов, оттуда часто летали двухместные «вертушки».

И вот посреди смеха, детей, вытаращивших глаза, он неожиданно рухнул вниз, ударился о воду, перевернулся, взорвался, с грохотом разлетелся за секунду.

Вспышка, облако дыма, лопасти и нос ушли под воду, с пляжа послышались крики, спасатели в ярких жилетах поверх маек кинулись в воду, гребли к нему на катамаранах, из яхт-клубов подтянулись весельные лодки, подплыли к месту аварии, над берегом стояла жуткая тишина.