Дорогая Ирис.
Мне всегда говорили: если я пишу, значит, меня что-то мучает, – сейчас меня мучаешь ты.
Меня мучают мысли о твоих туфлях на каблуках и с бахромой, блестящих сапожках, сандалиях со стразами на ремешках, что стоят под окном в твоей комнате; о твоих пальцах, нажимающих на кнопки на пульте, пока ты ищешь кулинарное шоу, где мужчина с большим животом и дружелюбным лицом рассказывает о сырах и козах; о том, как ты качала головой взад-вперед, пародируя парня из бара в Тревиньяно, у него была слишком густая шевелюра, и казалось, что мозг давит ему на шею, о том, что это покачивание головой со временем обрело совсем другой смысл, стало шифром, способом предложить – давай снова сходим в тот бар, хотя того парня уже уволили оттуда; о том, как ты ныряла под воду, а я смотрела на колеблющиеся контуры твоего тела, тень твоего лица, о твоих ступнях, ты говорила, что они вечно опухшие; о том, как ты говорила: «Ну что за жизнь такая», – и заходилась смехом; о тех вещах, которым ты давала новые имена; о том, что ты боялась глубокой воды, пожаров, лжи; о новогодней ночи, проведенной в компании сына цветочника, о том, какую мину ты состроила, когда я ушла, что-то вроде «зачем ты меня бросаешь?», о том, что я оставила тебя там, среди малознакомых людей, рядом с горящим чучелом; о том, как уговорила твою бабушку навязать шарфов и свитеров на всю мою семью, а сама так ее и не поблагодарила, о том, как я подъезжала к вашему дому, а она выглядывала из-за занавески в окне первого этажа и улыбалась мне; о клинике, о болеутоляющих, о том, что мою боль теперь не излечить, не поможет даже морфин.
Меня мучает тот день на ипподроме, когда ты позвала меня посмотреть, как даешь уроки. Мы приехали, и ты тут же кликнула Тампу, кривобокого и косого дурного коня, который никому не был нужен, которого ты выходила, исцелила, ты одна кормила его и чистила ему хвост, тебе удалось сделать так, что он стал перепрыгивать препятствия в метр высотой, ты мечтала подготовить его к соревнованиям. Но когда мы приехали, Тампы там не было, загонов на всех не хватало, так что его пришлось выпустить на лужок рядом с холмами, пошел дождь, и он исчез.
Я стояла рядом, пока ты плакала, сжимая в руках расческу для гривы, а седло Тампы покачивалось на крюке. Конь не был твоим, ты не могла оплачивать для него загон, ты только проводила с ним время, а еще ты сказала: Тампа не привык гулять в поле, он плохо подкован, он поранится, подвернет ногу; я ничего не могла предложить и ответить, не умела утешать, я просто наблюдала, как ты плачешь и впадаешь в отчаяние, не могла подать тебе руки и даже пальца, чтобы ты поняла, что я чувствую, как тебе больно, что я со всем разберусь, отомщу. Найду деньги на десять, двадцать лошадей, открою ипподром только для тебя, ты придумаешь имена всем животным, научишь их быстрому бегу, наведешь красоту. Но только сказала: лошади часто пасутся на поле, не думаю, что на воле ему будет так плохо, он на свежем воздухе. И ты отпрянула, тебя оскорбило мое непонимание, ведь дело было не в лошади, не в конкурсе или отсутствии денег, а в том, что всем было плевать на твои чувства.
Ты обошла меня, схватила шлем и вышла на манеж, оседлала другого коня, принадлежащего какой-то англичанке, которая не каждый день на нем ездила, сидя верхом, ты нарезала круги по манежу, гнала лошадь галопом и рысцой, а на лице было написано, что ты готова всех проклясть. Я стояла за ограждением и смотрела, как поднимаются клубы пыли, кашляла, а потом отошла в тень, к мошкам и сорной траве.
На следующий день мы узнали, что Тампа и в самом деле подвернул ногу, поэтому его решили усыпить.
Я не спросила, можем ли мы пойти вместе, чтобы ты попрощалась с ним, ты и сама не захотела мне это предложить, поэтому отправилась туда в одиночку и следующие несколько дней ходила мрачнее тучи. Агата хотела тебя развеселить, а потому и позвала тебя на ипподром – выбрать нового коня, там как раз появилось несколько жеребят, которых нужно объездить, но ты ответила: нет, это не одно и то же.
Вот что меня мучает: это не одно и то же.
Без Тампы, без тебя – не одно и то же.
Это письмо отвратное, хуже сочинений, которые я писала в школе. Ты даже не получишь этого письма, я не буду его отправлять, можно было и не писать даже.
Но это ты просила меня написать тебе что-нибудь, поэтому вот, пожалуйста, твое бесполезное письмо.
Я скучаю по тебе, я была ужасной, ужасной, ужасной подругой.
Твоя Гайя
