Водяной

Молодой феодал весело скалился, заложив пальцы рук за поясной шелковый платок. За его спиной и по бокам так же скалились семнадцать хоть и молодых, но крепких, хорошо вооруженных парней. Да и с ружьями они вполне умело обращаются. Мы сейчас за территорией торжища, все договоренности и гарантии остались там. Позади меня, но в стороне, стоят зрители, решившие поглазеть на бесплатное представление. Ну, пусть их.

Оба револьвера прыгнули мне в руки, десяток выстрелов слился в сплошной непрерывный треск. Так из пепербоксов не стреляют, сил обычного человека не хватит, отдача прицел собьет. Но я не человек, мне можно. И дым мне не помеха, все прекрасно вижу.

Опустевшие пистолеты отлетают в сторону, в правой длинный сабельный клинок, в левой двуствольный хаудах. Кончиком лезвия перечеркнул горлышки паре лучников, оба ствола пистолета разрядил во все-таки успевших взвести курки мушкетов кочевников, еще троих перерубил от плеча к поясу и поперек тулова. Хороший мне клинок речка подарила, надо сказать, пластает все подряд — мясо, кости, легкие доспехи.

Завершающий штрих — колющий удар под подбородок выхватившему саблю баю. И замереть так, на какое-то время, удерживая уже неживое тело клинком в вытянутой руке. Пусть публика полюбуется, проникнется, так сказать. Потом резко на себя, бай поломанной куклой рушится вниз. И где аплодисменты?

Но люди молча глазели на то, что еще недавно было довольно приличным отрядом кочевников. Причем стояли и глазели все — и работорговцы, и рабы. Мне это не очень понравилось, ибо вместо восхищения смертоносным мной некоторое оцепеневшее ошаление имеет место быть. Судя по всему, никто толком не понял, что именно стряслось. И потому я психанул, рявкнул на своих новых подчиненных мужского пола, заставив их собирать трофеи, а сам отправился в лагерь этих недоумков.

Пара сторожей, оставленная при двух юртах, большой арбе и коновязи, сейчас наметом уносились на север. Достать их в принципе можно, но зачем? Попрошу пустынницу, она или меня к ним выведет, или их выбеленные черепушки с красивым орнаментом принесет. Второе предпочтительней, вряд ли чего-то стоящее знают пара молодых парней. И напевая «Уно моменто», я откинул полог первой юрты, байской. В которой, как я понял, сидят три невольницы-наложницы. Юрту личного байского состава потом гляну, вряд ли там есть что-то стоящее.

* * *

— Вот вам и ответ, Зуфар-бек, для чего этот громила здесь ошивался, почему без коня или лодки, и кто он такой. Асассин это, и был он здесь по душу этого сопляка. Слышали, песенку напевал? Итальянская песенка, между прочим, а прошлым летом этот кайсак продал здесь молоденькую неаполитанку. Вот и прилетела ответка, судя по всему, девчонка говорила правду и ее отец один из «теневых хозяев». — Пожилой, но крепкий турок поглядел на невозмутимо перезаряжающего пистолеты натворившего дел бойца. Которого все было похоронили, ибо в одиночку справиться с полутора дюжинами крепких вооруженных парней считалось невозможным. До этого момента. Турок вспомнил размытый силуэт громилы, распадающиеся на половинки тела кайсаков, слитный треск выстрелов, и сглотнул ставшую вязкой слюну. — Скажу честно — рассказы про асассинов я считал сказками и вымыслом. Но в этих сказках все именно так и есть.

— Страшные сказки у вас, в Истамбуле, уважаемый Мустафа-бей. — Седой узбек передернул плечами, сбрасывая с них изморозь вечной владычицы, повелительницы Азраила. — Пойдемте, мне совершенно неинтересно, что будет дальше. У нас с вами и своих дел вдоволь.

* * *

Публика скромно разошлась, так и не одарив меня аплодисментами. Несколько уныло и обидно, я даже захотел грохнуть еще бая-другого, чтобы такой игнор компенсировать… но решил оставить это на позднее время. Куда мне торопиться? Тем более, все челны и каюки помечены, уж повеселюсь от души. В этот раз всех порешу, до кого за первую ночь дотянусь, никого на реке в живых не оставлю и на перерождение не отпущу. Ибо нефиг.

За время моего злобного и нервного пыхтения мои закупы прошерстили трофеи, разоблачили и сбросили тела битых мною кайсаков в Сырдарью (а в этот раз я схавал только душу байчонка. Даже не схавал, а ради эксперимента сохранил в большой жемчужине, потом сожру, медленно и со вкусом. Остальных подарил реке, ибо чем я хужее Стеньки Разина?), и сейчас мне докладывал однорукий казак, избранный старшим.

И кстати — он уже оружный. Сабля и три пистолета за кушаком, плюс здоровенный нож-пичок за голенищем трофейного сапога. Путевый дядька, мне точно пригодится, по крайней мере до русских.

— Итого, боярин, две дюжины боевых коней, шесть верблюдов, две юрты, десять ослов, большая арба. Шестнадцать разных ружей, две дюжины пистолетов, три лука, десяток сабель, топоры, кинжалы и ножи. Деньгу, товар и невольников-невольниц я не считал, боярин, не мое это. — Казачина отошел в сторону, давая мне проход до уже моего лагеря.