Водка + мартини

Космический Пит долго не подходит к телефону. Трубку там поднимает какая-то девица, говорящая с немецким акцентом, которая потом громко топает, видимо, по ступенькам наверх и колотит в дверь. «Пит!.. Телефон!» Потом так же громко топает вниз. «Он только что продрал глаза, встает», — сообщает она мне не очень-то вежливым тоном. Громко хлопает дверь, скорее всего, ее дверь. Потом снова топот по ступенькам, и на линии появляется Космический Пит. Он говорит вполне дружелюбно, если учесть, что я вытащил его из постели и ему приходится проделать еще один долгий путь наверх, к себе, чтобы отыскать там телефон сестры, а потом, естественно, еще и обратно, к телефонному аппарату. На Уолли-Рейндж я в свое время не раз бывал на вечеринках с наркотой, так что мне совсем не трудно представить себе картину: старый, когда-то величественный дом с широкой элегантной лестницей, громадными комнатами анфиладой, освещенными голыми лампочками, вместо занавесок простыни, за окнами запущенный сад.

Кэт говорит с северным акцентом. Она уныло сообщает, что на Дэйва очень сердита.

— Вечно он или какой-то чокнутый, или ни с того ни с сего уезжает в свой долбаный Ковентри, — сообщает она. В последний раз она его видела на четвертьфинале кубка футбольной ассоциации, в субботу, где-то в начале девяностых. Но вот с его родителями она до сих пор обменивается поздравительными открытками.

— Передайте ему от меня, что он идиот, — таковы ее прощальные слова.

Видимо, он вдребезги разбил ее сердце.

Миссис Уайт сообщает, что ее сын недавно поменял работу — работу?! — и должен быть сейчас в своем офисе — офисе?!. Я звоню, набирая смутно знакомый лондонский номер, который она любезно дала мне, и, к своему великому изумлению, слышу, как жизнерадостный голос на другом конце провода отзывается: «Добрый день, Би-би-си».

2

Если бы еще в те далекие времена меня спросили, на какой профессии в конце концов остановится Дэйв Уайт, я скорее всего сказал бы, что он станет каким-нибудь государственным служащим. Возможно, воспитателем детского сада. Мне бы и в голову не пришло, что Дэйв будет работать на телевидении. Поэтому я вхожу в его офис в большом белом здании Би-би-си с чувством, очень близким к изумлению.

Он немного постарел, немного располнел, но узнать его можно сразу. И когда он поднимает на меня глаза, отрываясь от спортивного раздела «Дейли миррор», и рычит «Черт побери, кого я вижу!», я с удовлетворением убеждаюсь в том, что у него действительно очень большие зубы. Соломенные волосы, которые он когда-то сам подстригал себе кухонными ножницами, теперь уложены так, будто передо мной совсем другой человек. И одевается он тоже, я бы сказал, не в секонд-хэнде, хотя, в общем, как обычный мужик из Би-би-си (на экране не появляется, и должность не так чтобы очень), то есть с точки зрения моды, грубо говоря, мало чем отличается от безработного.

По телефону Дэйв рассказал мне, как он попал на Би-би-си. Еще в Бирмингеме, лет десять тому назад, как-то подгреб в филиал этой компании, кому-то там показался, они посчитали, что он вполне сможет принести пользу, и с тех пор ни разу не попросили его покинуть помещение. Он тихо-мирно продолжал трудиться в отделе хроники центральных графств — «Это тебе не ракетная промышленность, верно я говорю, а, Майкл?» — пока в прошлом месяце как-то после обеда не настрочил заявление на должность редактора новой и очень содержательной программы о футболе и футбольных болельщиках «Командный дух», посвященной таким проблемам, как честь, верность и доверие. Дэйв был совершенно потрясен, когда узнал, что его взяли, даже сказали, что остальные кандидаты ему и в подметки не годятся. Ровно две недели назад, в лучших традициях Би-би-си, кто-то там наверху решил, что вообще-то им не нужен никакой футбол с его болельщиками, а давайте-ка, мол, лучше сделаем программу «про их сраное отношение к проблемам сраной смерти и сраного процесса умирания», как он сам выразился.

В своем новом офисе Дэйв сидит всего одну неделю. У него тут есть стол, календарь, компьютер и телевизор.

— Так что, если хочешь, приходи ко мне и выпускай это чертово шоу про смерть, я только скажу «добро пожаловать», — добродушно говорит он.

— И как ты себе представляешь это шоу?

— И сам не знаю. Что-нибудь попроще. Я так думаю, нас вполне устроит группа каких-нибудь говорливых мудаков, пускай сидят себе за столом и чешут языками. Да и вообще, это не важно. Пойдет она так поздно, что никто и смотреть-то не будет.