Водолаз Коновалов и его космос

Волны ласкали светлую складку меж каменных бедер, гладили белые ягодицы и тонущие в воде щиколотки. Юрий любовался этой картиной и чувствовал, как накрывает его возбуждение, смешанное со стыдом. Такое случалось с ним в прыщавом подростковом возрасте, когда в бассейне кроме их команды занимались девчонки-синхронистки. Он слышал плеск воды, видел широкоплечие тела пловчих, не лишенные, впрочем, завораживающей округлости там, где глаза ждали эти округлости найти. Он жадно принюхивался к запахам хлорки, дезодорантов и духов и чувствовал, как неуместное, нежеланное возбуждение вздымает его плавки, превращая в жертву насмешек. В такие моменты он, не дожидаясь команды тренера, нырял в бассейн и плыл, плыл, плыл, отталкивался от стенки и плыл еще быстрее, зная, что с каждым гребком его возбуждение становится все меньше. Выныривал, только убедившись, что абсолютно спокоен, и перед тем, как выйти из воды, поправлял плавки.

Сейчас никто не смотрел на него, никто не мог посмеяться над его естеством, но было все так же стыдно. Повинуясь детской привычке, он оттолкнулся от камня, скользнул в море и поплыл, мощно и зло загребая воду. Когда возбуждение схлынуло, Юрий вышел на берег и обернулся. Отсюда камня видно не было, только бескрайнее синее море. Посмотрел на утесы. С этой точки эти два продолговатых выступа вовсе не казались похожими на ноги. И гротов отсюда видно тоже не было.

Подгоняемый любопытством, Коновалов полез по камням, царапая колени и ладони. Трижды едва не упал, поскользнувшись. Наконец увидел то, что искал, – промытую в скале высокую арку. Под ее сводами на белом песке что-то блестело на солнце. От арки Юру отделяла широкая полоса воды, недостаточно глубокая, чтобы плыть, с усыпанным острой галькой дном. Он старался ступать осторожно, но камни впивались в ноги. Он поскальзывался, падал, и соль разъедала ободранные колени. Казалось, волны стали выше и норовили сбить Коновалова с ног. Один раз им это удалось, он упал плашмя, и следующая волна поволокла его в море, а камни, словно заточенные специально для такого случая, сдирали кожу с его живота и груди. Коновалов сам не понял, как ему удалось подняться, но, встав на ноги, увидел, что грот совсем рядом. Еще минута, и он оказался под нешироким сводом.

– И-и-и-эх! – издал он крик победителя.

– И-и-и-эх… и-и-эх… и-и-и-эх, – утробно отозвался утес.

Юра упал спиной на прохладный песок, еще не просохший после прилива. Руки, ноги, грудь и живот – все саднило. От мысли о том, что придется проделать тот же путь, чтобы выбраться отсюда, стало тошно. Он долго лежал, раскинув руки в стороны, смотрел на плавные линии камней, которые море вымывало миллиметр за миллиметром долгими веками, и чувствовал себя одной из песчинок, коим нет числа, ничтожным, маленьким.

– Каждая песчинка – часть меня, – прошептало в ответ его мыслям море.

Он поводил руками и ногами вверх и вниз, оставляя на песке подобие снежного ангела. Море засмеялось и плеснуло на него волной. Капли воды раскрасили ангела смешными темными горошинами. Несколько капель упали на свежие царапины. Коновалов ойкнул, вскочил на ноги, краем глаза заметил все то же поблескивание в центре грота. Солнечные лучи уже добрались сюда, и белый песок стал нестерпимо горячим. Подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, он нашел источник сияния. Это было массивное кольцо. У Юриного дедушки было похожее. Кажется, такие называли печатками.

В золотую оправу был вставлен большой гладкий черный камень. Коновалов осторожно нагнулся к воде, сполоснул находку от песка и рассмотрел ее внимательней. Камень переливался на солнце оттенками синего и бордового, вспыхивали и исчезали в его бездонной красоте яркие звезды, загорались и гасли созвездия, сияли галактики. Юра долго любовался игрой света в невиданном перстне, погружался и плыл по каменной вселенной, не мог оторвать взгляда от сказочного мерцания. На безымянный палец правой руки, где еще оставался след от обручального кольца, печатка села превосходно.

Коновалов обследовал грот, не найдя там больше ничего интересного. На противоположной стороне арка сужалась до размеров хула-хупа, в отверстие были видны каменные глыбы, закрывавшие выход на ту сторону утеса. На одной из стен на высоте глаз было нацарапано «Хабаровск – 1980». Других следов пребывания здесь людей – мусора, кострищ, экскрементов – Коновалов не обнаружил, из чего сделал вывод, что жителей других городов здесь не было. Он ласково погладил своды грота, как гладил бы ногу любимой женщины, поцеловал печатку и отправился в обратный путь.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда он добрался до своего пляжа. Таксист нервно гудел в клаксон. Не успев обсохнуть, Юра натянул шорты и майку и быстро вскарабкался наверх.

Таксист встретил его у тропы.

– А я уже вниз за тобой идти собрался. Гудю, гудю, а ты все не идешь. Смотрю, одёжа твоя на камне лежит, а тебя нет, – проворчал он, оглядывая Коновалова с ног до головы, – чего майка-то в крови? В грот лазал?

Коновалов кивнул и открыл дверь.