Водолаз Коновалов и его космос

– Очень красивое кольцо. Что это за камень? – спросил Коновалов шепотом, отстраняясь от ее руки и заливаясь от смущения краской.

– Опал, – Фаина тоже смутилась, но было видно, что странный жест Юрия ей польстил, – это мое обручальное кольцо. У Филиппа было похожее, но с черным камнем.

Юрий прикрыл левой рукой подарок моря. Фаина на его движение не обратила внимания.

– Сегодня годовщина нашей с Филиппом свадьбы, – продолжила она, – я всегда отмечаю этот день. Сегодня – шестьдесят третья… Представляете, шестьдесят три года подряд я накрываю стол на двоих, а моего мужа на этом празднике не было ни разу. Я так рада, что сегодня вы ко мне присоединились.

Коновалов мысленно похвалил себя за то, что вышел к ужину нарядным, также мысленно отругал, что не принес цветов или подарка. При мысли о подарке он почувствовал жжение в том пальце, на которое было надето кольцо.

– Я на минутку… – сказал он, вставая. Хозяйка кивнула. Коновалов прошел в свою комнату, не без усилий снял кольцо – палец отек за день и ни в какую не хотел отпускать подаренное украшение.

– Не может быть, чтобы это было кольцо ее мужа, – думал Юра, вытягивая палец из золотого плена. Опал искрился в свете торшера, показывая новые темные глубины. – По ее словам, он давным-давно умер.

– Она попросила таксиста подбросить кольцо, – вмешался в мысли напуганный Юрик, – они сговорились и все подстроили. Помнишь, как в первый день с королем в пасьянсе.

– В гроте не было никаких следов, – парировал Юрий.

– Нет, таксист не мог, – уверенно заключил храбрый Коновалов. Он определенно был туповат.

Кольцо соскочило с пальца и с громким стуком ударилось об пол.

– Юра, у вас все в порядке? – донесся с кухни крик Фаины.

– Да, я уже иду, – ответил Юра.

– Я положу вам курицу, – поставила она его в известность.

Коновалов кивнул, поднял кольцо, чтобы убрать в свой рюкзак, служивший в самолете ручной кладью. В кармане рюкзака лежал белый пакет с синими буквами «Duty Free». Это были купленные в московском аэропорту духи, которые он вез в подарок Фаине.

Коновалов наскоро подготовил сумбурную сопроводительную речь про праздник, который омрачен, но все-таки это праздник, и поэтому вот, купил в аэропорту, специально для вас. Но говорить ее не стал, молча протянул белую коробку с золотыми, скачущими по строчке буквами.

– Мне кажется, так пахнет ваш голос, – добавил вслед, умудрившись обойтись без остальных слов.

Фаина приняла подарок очень умело, можно сказать, виртуозно. Никакой жеманности, жадного нетерпения, никакого показного восторга или, напротив, разочарования не было в ее реакции. Она просто взяла его в руки и сказала: «Спасибо!» Но каким мягким и теплым стал ее голос, каким светом загорелись ее глаза, как ласково провела она правой ладонью по слюде.

Так легко и радостно оказалось делать ей подарки, что Коновалову захотелось подарить ей что-нибудь еще, и не когда-нибудь потом, а немедленно. Он мысленно порылся в своих вещах, обыскал свою сумку, пошарил в карманах, заглянул в бумажник, но нашел только потертый брелок без ключей и проездной на метро. Под проездным пальцы нащупали в памяти что-то прохладное и влажное. Коновалов с некоторой опаской вытащил находку. Это оказался его последний вечер в Москве: зудели в воздухе комары, смеялся оступившийся на берегу по колено мокрый Михалыч, лаял Максим, выпрашивая последнюю сосиску. Приятно щекотал ноздри аромат шашлыка, густой, почти осязаемой пеленой окутавший берег водохранилища.

Коновалов довольно протянул Фаине так кстати найденные сувениры. Они ей, кажется, понравились. Все, даже комары, особенно неугомонные в тот день. Только когда невидимая женщина начала звать Костю, Фаина потемнела лицом и резко отложила подарок в сторону.

– Простите, я думал, я его выложил, этот крик… – затараторил было Коновалов. – Ведь как чувствовал, что не стоит брать…

Но Фаина снова улыбалась, вертя в руках пузатый флакон с золотой спиральной крышкой, подносила его к губам и нюхала, будто целовала:

– Спасибо, Юра! За все – спасибо!

Они ели приготовленные Машей угощения, по очереди хвалили ее: то за восхитительную курицу с хрустящей оранжевой корочкой, то за удивительный соус, которым был полит салат, то за язык, «тающий на языке». Фаина смеялась нечаянному Юриному каламбуру, он пробовал шутить еще, но выходило неуклюже, отчего она снова смеялась. Когда она говорила, он закрывал глаза, и ему казалось, что с ним на кухне сидит не древняя старуха, а молодая, очень красивая и желанная женщина.

– Знаете, Юрий, в молодости я была певицей. Пела в местной филармонии и в одном ресторане, куда только партийная верхушка ходила. Меня однажды там сам Утёсов услышал, приглашал в Москву переехать.

– Почему не переехали?

– Мне отсюда уехать нельзя. Не отпустит оно меня. – Фаина глубоко вздохнула и закрыла заблестевшие вдруг глаза. – Даже на тот свет не пускает, крепко держит, проклятое.