Водолаз Коновалов и его космос

Коновалов перенес ее в зеленую комнату, точь-в-точь такую же, как его синяя, но с изумрудными, вместо голубых, подушками на сером покрывале кровати. Фаина оказалась на удивление легкой. Коновалов никогда раньше не держал на руках таких легких людей. Он положил ее на кровать, бережно укутал протянутым Машей пледом, присел рядом и, повинуясь странному порыву, поцеловал в щеку. Над комодом, родным братом того, что стоял в его комнате, висели две фотографии.

На первой юная Фаина в белом платье чуть ниже колена держала под руку высокого брюнета в капитанской форме. В правой руке, одетой в короткую полупрозрачную белую перчатку, она держала букет полевых цветов. Высокую прическу, нарочито небрежную, украшала короткая фата, которую ветер готов был сорвать в любой момент.

Филипп улыбался широкой счастливой улыбкой. Левую руку он положил на плечо невесты. На безымянном пальце правой руки, переплетенной с рукой Фаины, Коновалов увидел черный камень большой печатки. Невозможно было с уверенностью утверждать, что это было то самое кольцо, но волоски на руках и голове Коновалова на всякий случай встали дыбом.

Молодых сняли на набережной. Коновалов всмотрелся в море, бушевавшее за ними. Судя по высоте волн, шторм тянул баллов на шесть, не меньше. Море злилось.

На другой фотографии, уже цветной, Фаина на пляже обнимала мальчика лет четырех, похожего на капитана. Мальчик улыбался, прижимая к груди какую-то игрушку. Коновалов подошел ближе и всмотрелся: это был маленький катер с синими цифрами «140» по белому борту. Из нарисованных прямоугольных окошек выглядывали довольные пассажиры. В центре кораблика из яркой красно-желтой палубы торчала ручка завода. Коновалов представил, как Шура (в том, что это был он, не было никаких сомнений) крутит его, до упора сжимая пружину, опускает катер в воду. Как винт, закрепленный на синем дне лодки, разбрызгивает соленую воду. И маленький кораблик с гордым именем «Sea Queen» на крыше и красным жестяным флажком на носу увозит своих пассажиров в далекое плавание.

Юрий вернулся на кухню. Маша стояла у стола, собирала разбросанные лекарства.

– Шура – это ее сын, – сказала она, не оборачиваясь.

– Я так и подумал. А где он сейчас? – спросил Коновалов, подбирая упавшие на пол пестрые тюбики мазей.

– Я не знаю. Фаина Дмитриевна говорит о нем только во время приступов, зовет его, иногда плачет. Потом забывает. А спрашивать мне неловко. Я думаю, что его давным-давно нет в живых.

Нетерпеливый звонок в дверь прервал их разговор.

– Юрий, это к вам, – крикнула Маша, открыв дверь. На пороге стоял Сергеич.

– Телефон прое… – Таксист покосился на Машу. – Короче, номер твой того… Поехали, что ли, Ихтиандр?

Фаина и море

– И тогда я вернул его подарок… – Коновалов говорил уже больше получаса. Эти полчаса дались ему с трудом.

Может, и не стоило рассказывать Фаине о пляже, о белом песке грота, о согнутых манящих коленях, о подводном камне. Но он все же рассказал.

Она слушала внимательно, почти не задавала вопросов. Только про находку в гроте спросила:

– Что же это был за подарок?

Коновалов знал, что услышит этот вопрос. Рассказать ей о черном опале было немыслимо: страшно и стыдно, словно он украл это кольцо, снял с ее покойного мужа. Он чувствовал себя мародером, осквернителем могил и боялся разоблачения.

– Кулон… Золотой такой, с янтарем… – соврал он.

Фаина усмехнулась и кивнула. Кажется, она догадывалась, что это ложь, но тоже боялась услышать правду.

– Вы любите море?

– Знаете, вот я любил маму, бабушку и дедушку. В детстве. Потом бабушка и дед умерли, а с мамой как-то все пошло не так. Я думал, я люблю жену, но в последнее время с ней я чувствовал себя странно. Вроде бы все по-прежнему, но она стала совсем чужой. Даже в постели, вы уж простите за такие подробности, тело отвечало, а внутри – пустота. Такая большая пустота, которая может проглотить изнутри. Под конец я стал бояться говорить с Мариной, прикасаться к ней. Мне казалось, что рука пройдет насквозь. Не потому, что ее нет, а потому, что нет меня. А теперь она – там, а я – здесь. И я есть, пусть и бывший. Так что любовь, Фаина, это слишком большое слово, чтобы иметь хоть какое-то значение.

– Ошибаетесь, Юра. Только любовь и имеет значение. – Фаина впервые не поправила его, удовлетворившись именем без отчества.

– Я думал расстаться с морем, как расстался с Мариной. В конце концов, лучше чувствовать себя бывшим, чем вовсе не быть. Но теперь мне попросту страшно, что оно не отпустит меня.

Коновалов запустил руку в карман широких шорт и достал оттуда когда-то белую, а теперь грязную, покрытую илом и ржавчиной, скомканную тряпку.

– Я нашел это сегодня на камне, где на днях оставил ко… кулон.

О том, что под кепкой лежало кольцо, Коновалов рассказывать не стал. Фаина протянула руку, взяла и аккуратно расправила влажную, пахшую солью и рыбой ткань. На ее коленях лежала белая кепка с широким грязным козырьком.

– Отвезите меня к нему, – не попросила, а скорее приказала Фаина. Он кивнул – сталь, блеснувшая в ее удивительном нежном голосе, не оставила ему выбора.